Марчелло Настрояни
Марчелло – так я ласково называю Марка Цейтлина, с которым дружу уже четверть века. 23 сентября ему стукнуло 75 лет – совсем не преклонный возраст по израильским понятиям, но все же юбилей. Чем не повод оглянуться назад?
Марк в свое время был очень известным советским мастером – ведь в те годы (60-е–80-е) стать гроссмейстером в СССР было очень сложно. Три раза участвовал в финалах чемпионата СССР (в 1967, 1970 и 1971 годах). Уже это говорит о его немалой шахматной силе – в те годы это были сильнейшие турниры в мире, и пробиться в них было совсем не просто. Неоднократный чемпион Ленинграда, победитель и призер нескольких международных турниров. Гроссмейстером стал уже в Израиле, только в 1997 году в возрасте 54 лет, хотя это была лишь «констатация факта».
Главное не в этих сухих строчках.
Марк Данилович – один из последних романтиков шахмат. Сейчас таких уже не сыщешь!
Сколько я его помню, он всегда фонтанировал оригинальными дебютными идеями. Трезвая шахматно-компьютерная молодежь скептически пожимала плечами, мол, умная машина не одобрит эти творческие поиски. Как ни странно, порой идеи Марка были и математически безупречны. Сам же он был с компьютером, очень мягко говоря, на Вы. Лет десять назад у него была идея снова жениться. Один из главных критериев «подходящей жены» звучал так: «чтобы в компьютерах этих чертовых разбиралась».
С перерывами я занимался с ним шахматами года с 94-го – примерно лет двадцать. Это было исключительно интересное общение – вечный безбытный, всегда по-детски увлеченный Марк был и сам генератором идей, и умел пробуждать их во мне. К тому же с ним просто было интересно. Вот есть же такие люди – легкие, без раздутых щек, никогда не изрекающие глубокомысленных сентенций, но самобытные во всем.
Сердиться на него всерьез было невозможно. Был у меня случай, когда я со своей будущей женой Леной отправился в турне и оставил ему квартиру – он живет довольно далеко от центра страны, в Беэр-Шеве, а у него как раз были дела в районе Тель-Авива. Когда мы, вернувшись, переступили порог, первое, что мы увидели, это разбитую пополам вазу, аккуратно сложенную на столе в «целом» виде. На пластмассовой поверхности телевизора красовалась вмятина, оставленная кипятильником. Из кухни шло зловоние, источник которого пришлось долго искать. «Ну что за хамство! – возмутилась Лена, совершенно не знавшая Марка. – Как можно оставить квартиру в таком виде!» Тем временем позвонил сам виновник возмущения: «Все в порядке?» – «Марк, какое в порядке, что за бедлам ты оставил!» – «Бедлам? – Марк искренне удивился. – Убрал, как мог. Ну да, выпили с приятелем, обсуждая позицию. Его потом тошнило. Но я все убрал! Только вазу, извини, склеить не мог. Сам не знаю, как это она разбилась».
Лена еще ворчала какое-то время, пока не пришел сам преступник, сияя своими синими невинными глазами и с порога вываливая очередные идеи. В руке у него, как обычно, было несколько лотерейных билетов – Марк искренне верил в чудесное везение. Сказочное обогащение все откладывалось, а копить и вообще обращаться с деньгами он не умел совершенно. Его можно было легко обвести вокруг пальца, недоплатить – наивный и доверчивый, Марк этого просто не замечал. Вот это детское обаяние вместе с увлеченностью, похоже, неотразимо действовало на женщин. Лена встретила его мрачно, но через час она уже несла ароматный кофе и полную тарелку гренок и оладий: «Марк, отвлекись, покушай». Тарелка опустела очень быстро, но Марк не отвлекался – позиция полностью захватила его. Иногда в пылу горячего обсуждения раздавалось нечто вроде: «Что за хрень ты несешь?» «Ты что, офигел, старый осел?» – мог ответить я в моменты раздражения. «А ты – молодой осел! Как ты не видишь этот ход?» Мы спорили, но в результате идеи Марчелло часто приносили мне успех. Почему же сам он явно не достиг отмеренного талантом уровня? Почему менее одаренные, но более целеустремленные, практичные, организованные, психологически устойчивые поднялись наверх, а талантище Цейтлин оставался вдохновителем других? Вопрос скорее риторический.
Причем каких других! Он работал с Виктором Корчным, секундировал ему во время его знаменитого матча с Тиграном Петросяном в Одессе (1974), помогал Анатолию Карпову в матче-реванше с Гарри Каспаровым (1986), был секундантом Наны Иоселиани, Ирины Левитиной, Леонида Юдасина, да и другие очень сильные шахматисты с удовольствием прибегали к его помощи. Похоже, цель его занимала все же меньше процесса – и потом, он слишком любил жизнь и не хотел жертвовать ради успеха ничем из ее удовольствий.
Марк Цейтлин играет с Владимиром Карасевым, отметившим в этом году 80-летие.
А в спорте, как ни крути, без жертв не обойтись.
Из этих маленьких житейских радостей сплетались потом замечательные истории, а рассказчик Марк в чем-то не хуже моего любимого Довлатова. Только ленился записывать.
Кстати, они частенько встречались в одних ленинградских компаниях за рюмкой чая в конце 60-х – начале 70 годов.
Одну историю я постараюсь вспомнить:
«Гуляли мы как-то с ребятами в известном ленинградском кафе возле Владимирской площади. Тогда барышни висли на нас гроздьями – успех шахматистов и литераторов был где-то равноценен. Финал гульбы полностью стерся из памяти. На следующий день встречаю друга. Он мне растерянно рассказывает: «Представляешь, утром просыпаюсь – и не пойму, где я. Точно не дома. В чужой кровати. Скосил взгляд – вижу женскую руку. Кто, как зовут – ничего не помню. Голова гудит, соображаю с трудом. Разглядывать неудобно. Но надо как-то разговор завести. Вижу, часы на стене висят. И стрелки показывают полдень. Ну, я и спрашиваю: «А ты почему не на работе?» – «А я на пенсии» – слышу в ответ.
– А ты что?
– Да я это, пробормотал, что в туалет надо, оделся кое-как и вылетел пулей, не оглядываясь. Застегивался уже на лестнице».
Репутация Марка как атакующего шахматиста была высока, особенно среди питерских. Я хорошо помню, как на моей триумфальной первой лиге в Свердловске в 1987 году Алексей Ермолинский выговаривал кому-то: «Как ты мог в этой позиции поменять ферзей? Марк Цейтлин бы тебя за такое убил».
Но не надо думать, что Марчелло умел только атаковать – скорее он любил оригинальные позиционные идеи с тактической изюминкой. В свой доизраильский период, а Цейтлин переехал жить в Израиль в 1990 г., он редко играл в турнирах за границей. Туда нелегко было попасть советскому шахматисту – конкуренция была нешуточная, а свободного выезда из страны не было. Зато СССР он исколесил вдоль и поперек. Вот еще одна колоритная история:
«Играли мы турнир в Сибири, в районе Тюмени. После турнира меня вместе с мастером Валерием Зильберштейном пригласили в другой город дать сеанс одновременной игры. Вечером в сибирский мороз мы выходим с поезда на полустанок, оглядываемся – никого. Тишина кругом. Никто нас не встречает, куда идти – неизвестно. Скоротали несколько часов в привокзальном ресторане, но в полночь и он закрылся. Холод собачий, темень, деваться некуда. Побрели с сумками по ночному городку. Я прислонился к какому-то деревянному дому и говорю: «Валера, дай закурить».
Тут сверху раздается: «Валера, и мне, если можно». Поднимаем голову – из окна над нами высунулся бородатый мужик и руку тянет. Ну, дали и ему сигарету, закурили, разговорились. Объяснил я ему нашу беду. «Слышь, браток, а у тебя до утра перекантоваться нельзя? А то нам деваться некуда»
«Да нет проблем, ребята, я вас со всей душой приму. Только тут одна загвоздка есть… У меня дома только что друга топором зарубили. Так он мертвый лежит, и сейчас менты приедут. Но место есть, заходите, если вас это дело не смущает»
И только оказавшись в Израиле, Марчелло смог, наконец, мир посмотреть, поездить по Европе.
Его практическая сила потихоньку шла на спад, хотя он еще долго оставался опасным соперником почти для любого. Так, он четыре (!) раза был чемпионом Европы среди сеньоров, постоянно играл за беэр-шевский клуб, который неоднократно становился победителем командного первенства Израиля.
Он оставался ярким и талантливым тренером, умудряясь практически пренебрегать компьютерными программами, еще несколько лет назад. А потом вдруг – это проклятое «вдруг» – навалились болезни и стали сыпаться, как из рога изобилия. Марк никак не обезопасил себя «на черный день», и сейчас ему совсем непросто – но он по-прежнему живо интересуется происходящим в мире шахмат.
В свое время поэт Мандельштам, вечно не имевший своего угла, написал с грустью:
А мог бы жизнь просвистать скворцом,
Заесть ореховым пирогом,
Да, видно, нельзя никак…
Марчелло – вот такой шахматный скворец. И можно разводить руками, и укорять его, мол, сам виноват, приводя в пример запасливых бурундуков и кротов. Но они, скворцы – для другого. Они для песен.
С юбилеем тебя, дорогой Марчелло!
И. Смирин, гроссмейстер
Телефон: 8 (495) 691–03–34
E–Mail: 64magazine@gmail.com