Гусар из Минска
До моей эмиграции из Советского Союза в 1972 году мы с Витей Купрейчиком виделись несколько раз, даже перекинулись парой слов, но по-настоящему познакомились пять лет спустя на турнире в Вейк-ан-Зее в Голландии.
Виктор не был дружен с иностранными языками – он немного говорил по-немецки, и то – основным словом в его небогатом репертуаре было vielleicht (может быть). Для любого советского участника игра в зарубежном турнире, тем более в капиталистической стране, была уникальной возможностью приобрести вещи, которые невозможно было купить в Советском Союзе. А под это понятие подходило многое, очень многое.
В выходной на турнире день он попросил меня отправиться с ним в близлежащий Бевервейк (в крошечной деревушке Вейк-ан-Зее никаких магазинов, кроме продуктовых, не было) и помочь в этой незамысловатой процедуре. Из той поездки запомнилось, что процесс покупок и примерок он постарался завершить как можно скорее, было видно, что все это – не его, и он не особенно заморачивался с выбором.
Общались мы, конечно, и в течение всего соревнования. Мне удалось выиграть главный турнир (вместе с Геллером), а Витя не оставил никаких шансов участникам второй группы, называвшейся тогда мастерской. Хотя в ней играло несколько довольно опытных мастеров, он легко выбил +8 (!), и вопрос о победителе был снят задолго до финиша.
В наши дни — это второй гроссмейстерский турнир, победитель которого получает право играть на следующий год в главном турнире, но в те времена это правило отсутствовало, и в Вейк-ан-Зее Купрейчик больше не играл. В следующий раз мы встретились на турнире в Исландии в 1980 году.
Другим представителем Советского Союза в Рейкьявике был Евгений Андреевич Васюков, но Витя почему-то обходил его стороной. Были ли тому какие-то особые причины или конкретный случай, происшедший в самом начале соревнования? Не знаю. Но однажды поздно вечером я увидел его очень возбужденным, он все время повторял: «Я многое видел, Генна, но такого… Такого!» Я запросил объяснений, но Виктор только повторял свою мантру: «Нет, такого я еще никогда не видел!» Наконец, он немного успокоился: «Понимаешь, захожу в ресторан поужинать, за столом сидит Васюков. Один. Перед ним початая бутылка вина. Присаживайся, Витя… Я присаживаюсь. Так он мне даже бокала вина не предложил! Так и поужинали. Нет, я многое видел, но такого…»
Реванш был взят в выходной на турнире день. Помнится, ни на какую экскурсию мы не поехали, а славно посидели в том же ресторане, предварительно нарушив режим еще в номере, приговорив бутылку «Столичной», захваченную Витей из дому. На нем такое нарушение режима не сказалось вовсе, а я, отвыкнув от подобных встрясок, на следующий день безропотно проиграл Майлсу.
Друг с другом играли мы в предпоследнем туре, и результат той партии был для Купрейчика крайне важен. Если для меня турнир в Рейкьявике был одним из проходных, для него необходимо было не столь выиграть соревнование, сколь выполнить гроссмейстерскую норму. Дело было даже не в том, что носить высшее звание было престижно. В Советском Союзе гроссмейстерский титул означал переход в другую категорию: все гроссмейстеры получали стипендию, они обладали бóльшими правами при отборе в первенство страны, не говоря уже о поездках на заграничные турниры.
У меня были белые, и мы играли по-настоящему. Где-то в районе двадцатого хода в примерно равном окончании я предложил ничью.
Г. Сосонко – В. Купрейчик
Каталонское начало Е06
Рейкьявик, 1980
1.d4 Nf6 2.c4 e6 3.g3 d5 4.Bg2 Be7 5.Nf3 0-0 6.Qb3 Nc6 7.cxd5 Qxd5 8.Qxd5 exd5 9.Nc3 Bb4 10.Bf4 Bg4 11.e3 Ne4 12.Rc1 Rfe8 13.0-0 Bxc3 14.bxc3 Rac8 15.Rfe1 f6 16.h4 Na5 17.Nh2 Bd7 18.f3 Nd6 19.e4 Nac4 20.Nf1 Re7 21.Ne3.
Комментировать партию особенно нечего: зная превосходно о его атакующем стиле, я как можно быстрее разменял ферзей, но ничего особенного не добился.
– Да ты что, конечно, конечно, – сказал Витя, сразу останавливая часы. – Ты знаешь, я всю ночь не спал, все думал – что играть завтра. И как…
Симптоматично, что, несмотря на всю важность результата для него, да и наши отношения, разойтись миром до игры он не предлагал.
Купрейчик не только выполнил тогда гроссмейстерскую норму, но и с блеском выиграл турнир, опередив на очко занявшего второе место Уолтера Брауна. Третье место поделили Тони Майлс и я, позади остались Евгений Васюков, Роберт Бирн, Эугенио Торре, скандинавские гроссмейстеры и мастера.
Тот год вообще выдался очень успешным для Купрейчика: он выиграл не только рейкьявикский турнир, но победил в Пловдиве и в Медина-дель-Кампо. Виктору было чуть больше тридцати, и именно на эти годы пришелся пик его карьеры. Он несколько уравновесил свою игру, обращая внимание не только на комбинационные возможности, но и на стратегию, и на эндшпиль. Правда, несколько исправив явный крен к атаке, даже если в позиции не было предпосылок к ней, неисправимым «атакером» он оставался всю жизнь.
Вот как вспоминают Купрейчика коллеги, сегодняшние ветераны, начинавшие когда-то вместе с ним путь в большие шахматы.
«Мне было пятнадцать, когда в 1962-м я впервые принял участие в турнире на выезде, – рассказывает Борис Гулько. – В Запорожье, где проводилось командное юношеское первенство, за Белоруссию играл какой-то очень шустрый мальчонка, которого все звали Витек. Было ему только тринадцать, но уже тогда он демонстрировал яркую, запоминающуюся игру. Я до сих пор помню одну из его партий, сыгранную с мальчиком, представлявшим, по-моему, какую-то среднеазиатскую республику…»
И хотя с тех пор прошло больше полувека, бывший чемпион Советского Союза и Соединенных Штатов Борис Францевич Гулько продиктовал партию, сохранившуюся в его памяти с еще тех доисторических времен.
В. Купрейчик – NN
Дебют Вересова D01
Запорожье, 1962
1.d4 d5 2.Nc3 (дебют Вересова – белорусская школа!) 2…Nf6 3.Bg5 c5 4.Bxf6 gxf6 5.e4 dxe4 6.dxc5 Qa5 7.Qh5 Nc6 8.0-0-0 Ne5. Угрожая 9…Bg4, а после случившегося
9.Bb5+ Bd7 10.Bxd7+ Nxd7 под ударом пешка с5, и такое впечатление, что у черных вполне удовлетворительная позиция.
Но последовало
11.Rxd7!, и черные вынуждены были сдаться: длиннющий вскрытый шах 12.c6+ (после 11…Kxd7) решает партию.
Иосиф Дорфман свою первую партию с Купрейчиком сыграл в 1974 году в Челябинске в первенстве страны среди молодых мастеров.
У Дорфмана черные, излюбленная «сицилианка». Белые установили коня на f5, но после естественного g7-g6 конь должен ретироваться на g3, после чего противник прорывается в центре и захватывает инициативу. Так думал, во всяком случае, предводитель черных фигур, недоумевая, над чем так долго размышляет соперник – ведь ход конем на g3 единственный.
«Как стоишь?» – спросил Иосифа Геннадий Тимощенко, когда они, прогуливаясь, осматривали положение на досках. «Полагаю, на выигрыш, – отвечал Дорфман, – конь сейчас пойдет на g3, а тогда…»
«Да ты, я вижу, Купрейчика не знаешь, – опустил Иосифа на землю челябинский мастер, едва взглянув на позицию. – Витек таких ходов, как Ng3, вообще не рассматривает. Он тебе сейчас g4 зарядит, и на gf – g5».
Так все и произошло. И неважно, что в страшной карусели, завертевшейся на доске, шансы черных в какой-то момент были значительно выше; в обоюдном цейтноте Виктор Купрейчик нанес замаскированный удар, в конечном итоге решивший судьбу поединка в его пользу.
Вспоминая ту партию, Дорфман говорит, что нередкие проколы в ведении такого рода атак не сделали его соперника более осторожным. «Для Купрея, – полагает он, – всегда была характерна невероятная смелость. Это врожденное, конечно. Как, скажем, талант. Или ты обладаешь им, или нет».
И Купрейчик демонстрировал такую смелость: если даже у следивших за партиями Виктора захватывало дух от его рискованных решений, что же говорить о тех, кто сидел за доской напротив белорусского гроссмейстера. Ведь ответы на вопросы, поставленные им, надо было давать непосредственно сейчас, под тиканье часов, а не в кабинетном анализе. Любая из пословиц: «или грудь в крестах, или голова в кустах», «пан или пропал», «кто не рискует, тот не пьет шампанского», «со щитом или на щите» подходит для характеристики его игрового почерка.
Бывало, соперник, отбив первую волну атаки, успокаивался и переводил дыхание. Напрасно: Купрейчик шел вперед, следуя завету Пильсбери: «Ведите атаку таким образом, что когда огонь атаки погашен... он все-таки еще не погашен!» Это, конечно, манера игры Михаила Таля.
Сам Виктор вспоминал, как он, одиннадцатилетний, затаив дыхание, следил за партиями Таля, побеждавшего в матче Ботвинника. Рискованный, полный тактики стиль нового чемпиона мира произвел на мальчика неизгладимое впечатление, во многом определив его собственный игровой почерк.
В будущем Таль и Купрейчик нередко встречались за доской. Отношения у них были самые дружеские, хотя Виктор долго не мог переступить через порог почтительности в общении с прославленным коллегой («Витя, не называйте меня по имени-отчеству, зовите просто Миша»). Но хотя в партиях со своим кумиром у Купрейчика образовался глубокий минус, однажды он выиграл у Таля партию, которую до сих пор можно найти в учебниках по тактике.
Виктор называл ее самой памятной в своей карьере. Купрейчик пожертвовал своему сопернику все, что мог; безжалостный компьютер показывает сегодня, что великий маг комбинаций несколько раз мог защититься, оставаясь с решающим материальным перевесом, но яростный дух атаки в конце концов восторжествовал.
«Народ подходил и не мог понять, – вспоминал Купрейчик, – кто какими играет?»
В. Купрейчик – М. Таль
Сицилианская защита В82
Сочи, 1970
1.e4 c5 2.Nf3 d6 3.d4 cxd4 4.Nxd4 Nc6 5.Nc3 Nf6 6.Bc4 Qb6 7.Nb3 e6 8.Be3 Qc7 9.f4 a6 10.Bd3 b5 11.a3 Be7 12.Qf3 Bb7 13.0-0 Rc8 14.Rae1 0-0 15.Qh3 b4.
16.Nd5 exd5 17.exd5 Nb8 18.Bd4 g6 19.Rf3 Bxd5 20.Rfe3 Bd8 21.Qh4 Nbd7 22.Qh6 Qb7 23.Rg3 Nc5 24.Nxc5 dxc5.
25.f5 cxd4 26.fxg6 fxg6 27.Bxg6 Kh8 28.Qxf8+ Ng8 29.Bf5 Rb8 30.Re8 Qf7 31.Rh3. 1-0.
После той партии в бюллетене, посвященном матчу молодых мастеров с прославленными зубрами, доморощенный поэт писал: «Хоть Таль гроза для мастеров, Купрейчик стал для Таля Талем».
Другим шахматистом, оказавшим на него немалое влияние, был Виктор Львович Корчной. Непримиримость, бескомпромиссность и постоянная заряженность Корчного на победу, как позже признавался сам Купрейчик, тоже помогли сформировать его отношение к шахматам.
Но, несмотря на острое чувство инициативы и умение отыскать тактику там, где другие даже не задумывались о ней, были у Купрейчика и ярко выраженные недостатки, от которых он так и не смог избавиться. Это – нелюбовь к затяжной маневренной борьбе, к пресным, без комбинационной начинки позициям, пробелы в технике эндшпиля, но, главным образом – психологическая неустойчивость. Бывало, партия уходила из-под его контроля, и тогда в ней могло произойти абсолютно все. Конечно, такое иногда может случиться с каждым, но у него поройдоходило до абсурдного.
В финале командного первенства страны (Москва, 1981) в партии с Георгием Агзамовым у Купрейчика были две лишние пешки в сравнительно простом ладейном окончании. До поры до времени Виктор хорошо вел эндшпиль, но когда до поля превращения его поддержанной королем проходной оставались только две клетки, произошло что-то невероятное. В течение нескольких ходов, когда цейтнотом и не пахло, Купрейчик отдал не только гордость своей позиции, но и еще две пешки, сам оказавшись в материальном дефиците. Он не сделал даже ничьей.
Г. Агзамов – В. Купрейчик
Москва, 1981
45...Kd6 46.Rxf5 c3 47.Rf8 Kc5 48.Rc8+ Kb4 49.Rb8+ Ka3 50.Ra8+ Kb3 51.Rb8+ Rb4 52.Rc8 c2?? (52...Kb2; 52...Rb6) 53.Kd3 Rb7 54.Rc3+ Kb4 55.Rxc2 и т.д.
По аналогичному сценарию развивалась его партия с пятнадцатилетним Гатой Камским в турнире ГМА в 1989 году. Там у Купрейчика отложились две лишние проходные пешки на ферзевом фланге.
Г. Камский – В. Купрейчик
Пальма-де-Майорка, 1989
Мог он вскоре поживиться и третьей. Причем у соперника не было даже намека на какую-либо компенсацию, наоборот, инициативой владел Виктор. И эту партию он проиграл совершенно необъяснимым образом.
Корчной, с кем Купрейчик успел провести сбор незадолго до бегства того из Советского Союза, советовал молодым шахматистам в такого рода случаях поработать с психологом. Не уверен, что такие консультации исправили бы что-то в характере белорусского гроссмейстера, хотя, конечно, никогда не знаешь.
Нередко после одного поражения Купрейчик начинал «плыть»; он мог «пустить налево» весь турнир. К этому привыкли и уже не удивлялись, когда после феерической серии стартовых побед (пять из пяти!) в первенстве страны в Вильнюсе (1980) последовала такая же серия поражений.
«Снесло крышу, как у Купрейчика!» – говорили его коллеги и сверстники после нескольких поражений кряду кого-нибудь из них.
***
В 1983 году в Лондоне игрался полуфинальный матч на первенство мира Смыслов – Рибли. Василий Васильевич пригласил Купрейчика помочь ему в подготовке, чем несказанно удивил того. Смыслов понимал, конечно, что Виктор не поразит его энциклопедическими познаниями в дебюте, но свежий взгляд на позицию, нестандартные идеи, желание без устали анализировать отложенные партии, энергия молодого гроссмейстера, искренне болеющего за тебя, были для прославленного ветерана более важны, чем какая-нибудь новинка на семнадцатом ходу.
Я освещал тогда для Би-Би-Си этот и другой матч, к которому было приковано неизмеримо больше внимания, чем к поединку Смыслова с Рибли. Это был матч двадцатилетнего Гарри Каспарова с Виктором Корчным. Регламент матчей был вольготный, и свободного времени у меня было предостаточно. Выезжая для репортажей в главное здание Би-Би-Си, что на Портленд Плейс, я всякий раз оставался в центре города, бродя по знакомым и открывая незнакомые места.
Однажды я обмолвился, что в большом книжном магазине, что рядом со станцией Пикадилли Сёркус, имеется русский отдел, где продаются книги, изданные на Западе, и Виктор попросил в выходной на матче день взять его с собой.
Я видел, как у него загорелись глаза, когда он увидел на полке прекрасно изданный двухтомник Высоцкого.
«Беру, – сразу сказал он. – Провезу как-нибудь… Разве можно не взять Высоцкого!»
И как я ни отговаривал его, пытаясь внушить, что положенные на бумагу стихи великого барда, без его харизматичного облика, без его гитары и хрипотцы в голосе, не оставляют большого впечатления, переубедить Купрейчика мне не удалось, и он не задумываясь выложил какую-то заоблачную сумму за книги своего любимца.
Пять лет спустя мы встретились снова. В 1988 году вместе с Йеруном Пикетом я отправился на юношеское первенство мира в Аделаиду, а Купрейчик приехал в Австралию одним из тренеров многочисленной делегации из Советского Союза. Тот чемпионат собрал немало будущих звезд мировых шахмат, неожиданно для всех победил пятнадцатилетний Лотье. Отправив домой своего, тоже очень скоро ставшего гроссмейстером подопечного, я отправился путешествовать по стране.
Первой точкой моего маршрута был Мельбурн, и там я снова увидел Купрейчика. В Мельбурне проходил какой-то опен, в котором принимали участие оставшиеся в Австралии после турнира в Аделаиде юноши. Виктор тоже играл в том турнире, и мы довольно много времени проводили вместе, бродя по замечательному, залитому солнцем декабрьскому Мельбурну.
Кончался 1988 год, и новые ветры уже вовсю дули во всех республиках Советского Союза, в том числе и в Белоруссии. Память не сохранила наших разговоров, но хорошо помню, что Витя несколько раз порывался заплатить за наш заказ в пабе или кафе, хотя это могло нанести тяжелый удар по валютной составляющей его кошелька. Здесь тоже сказывался его гусарский характер.
Тогда только-только появилась возможность звонить из заграницы напрямую, без помощи телефонистки в большие города Союза. Однажды я продемонстрировал это Купрейчику, набрав рабочий номер моей сестры в Ленинграде. Несколько лет спустя сестра призналась, что, услышав в декабрьском Питере мой, звучащий из Австралии голос, она скорее разнервничалась, чем обрадовалась: откуда-то из Мельбурна, с конца света, с улицы, из автомата, прямо как появление черта в окошке. Впрочем, разговор наш не был долгим: международные разговоры вообще стоили тогда довольно дорого, тем более из такого далека: минута – три доллара. Пусть австралийских, но все же: надо было неустанно подкармливать автомат монетами, исчезающими в его чреве с пугающей быстротой.
Виктор тут же загорелся идеей позвонить в Минск. Быстро сообразив, что разговор у него получается какой-то очень личный, я отошел в сторонку, но ждать мне пришлось долго: Витя скормил алчной машине какую-то невероятную сумму. Это было удивительно: приезжавшие из Советского Союза всегда очень заботливо относились к тратам драгоценной валюты. Как признался потом сам Виктор, он повторил соблазнительную операцию и на другой день. И в этом был тоже Купрейчик.
Стиль шахматиста далеко не всегда соответствует его характеру. Бывает, что осмотрительный, позиционный игрок – в жизни забияка и сорвиголова. Случается, и наоборот – скромный тихоня преображается за доской в отчаянного рубаку. К Виктору Купрейчику это не относилось. Его манера жизни мало отличалась от его шахматных принципов: ни собственным пешкам, ни денежным знакам он не придавал особого значения.
Наверное, если бы он жил более осмотрительно, мог бы еще жить и жить. Аналогия напрашивается: если бы играл строже, более академически, одергивал себя, не зарывался, смог бы дольше продержаться на более высоком уровне. Но тогда это был бы не Виктор Купрейчик, а какой-то другой человек.
Хотя Виктор Давыдович был светловолос, и седина в последние годы была не так заметна, цвет его шевелюры с возрастом изменился. Но он продолжал жить и играть так, как делал всю жизнь. Впрочем, лучше поэта не скажешь.
Пускай седины обнаруживает стрижка и бритье,
Пусть серебро годов вызванивает уймою,
Надеюсь, верую: вовеки не придет
Ко мне позорное благоразумие.
«Позорное благоразумие» не пришло и к Виктору Купрейчику. И хотя в последние годы вынужден был регулярно прибегать к курсам лечения в больницах, он вел образ жизни, к которому привык, всегда оставаясь самим собой.
Телефон: 8 (495) 691–03–34
E–Mail: 64magazine@gmail.com