Слава, деньги, все дела…

URL: http://64.ru/php/content.php?id=194

– Предыдущий (2017 года) ЧМ по рапиду и блицу ты пропустил, можно сказать, из политических соображений, не захотел ехать в Саудовскиую Аравию. Когда узнал, что чемпионат 2018 года пройдет в России – начал целенаправленную подготовку?

– Скорее, просто обрадовался. Мне в Питере всегда офигенно. Я и суперфинал там играл с огромным удовольствием, для меня это родные стены. Готовиться? Ну я «по жизни» занимаюсь довольно много. Этот популярный вопрос «как вы готовитесь к турнирам?» для меня не актуален. Я занимаюсь и перед турнирами, и когда никаких турниров нет.

– Рапид и блиц имеет свою специфику. Можно сыграть какие-то тренировочные матчи…

 – Ну опять же, я и так много играю в блиц. По большому счету рапид и блиц – это «с какой ноги встанешь». Подготовка может дать лишние 3-4% на успех, но вопрос, как ты будешь спать, гораздо важнее. Главное – в рабочем настроении приехать, как-то нормально есть и играть спокойно.

 – Не могу тогда не спросить – как тебе удалось в этом турнире абстрагироваться от внезапной и трагической смерти деда, которая случилась прямо перед началом соревнования?

– Когда в 2016 году Юра Елисеев, мой близкий друг, погиб – у меня был шок. И я полетел буквально через несколько дней на финал российского «Гран-при». Играл в состоянии шока и очень легко выиграл.

Ты просто выходишь на тур и думаешь: ок, соперник интересный, давай поиграем. Результат, медали, деньги – все это отходит на второй план. И на такой волне, когда вообще не переживаешь о результате, лучше играется.

– Эдуард Львович Дубов был бы очень счастлив узнать, что ты стал чемпионом мира по рапиду. Каковы твои личные воспоминания, связанные с дедом?

– Их много, без него я бы и в шахматы не играл, наверное. Семейная легенда гласит, меня отдали в секцию после того, как я посмотрел, как папа с дедушкой играют. Я попросил меня научить, всем надоел быстро, ну и мне сказали – «завтра идешь в секцию».

Дедушка много помогал, многие тренеры были найдены его усилиями. Даже с Сергеем Юрьевичем Шиповым через него как-то договаривались. Раньше я немного стеснялся его помощи. Но с возрастом ты просто становишься благодарным своим родителям и родственникам. Уже не пытаешься доказать «я сам», потому что это глупо.

– Этот результат – лучший в твоей карьере? Самый значимый?

– Да, конечно! Величие для меня – это насколько ты близок к званию чемпиона мира по классике. Мой учитель Борис Гельфанд – и не потому, что он мой учитель, а потому что он сыграл матч на первенство мира – в истории шахмат значит много больше, чем, условно говоря, Вашье-Лаграв. Хотя Вашье-Лаграв набрал 2800, но он сыграл ноль турниров претендентов, не выигрывал Кубок мира; он просто играет какие-то коммерческие турниры. Он не выиграл ни одного чемпионата мира по рапиду и блицу. А Грищук выиграл 3 раза титул ЧМ по блицу – и это действительно невероятно.

В моей иерархии титулы в рапид и блиц идут сразу после матча на первенство мира, турнира претендентов и, может быть, Кубка мира. Так что если бы мне, условно говоря, предложили на выбор выиграть Вейк-ан-Зее или выиграть ЧМ по рапиду – я бы взял второе! Чемпионат мира при участии практически всех, начиная с Карлсена – это дико круто.

– В какой момент ты в процессе турнира почувствовал, что игра идет?

– Я так и не почувствовал, мне кажется. Я, кстати, почти не шучу, надо трезво оценивать. Вот мы с Максимом Ноткиным сошлись на том, что в творческом плане мое выступление не самое выдающееся. Я неплохо играл, но сказать, что партии были суперинтересные – таких было раз-два и обчелся.

Вообще я всегда считал (и по-прежнему считаю), что я довольно плохо играю в рапид. Для меня это худший контроль. Это не какая-то поза, я искренне так думаю. Да и рейтинг в среднем у меня ниже всего в рапид. В рапид я сыграл много совсем плохих турниров.

– А с чем это может быть связано?

– Мне кажется, особенности стиля. Все-таки у меня манера – это агрессивная игра на максимум, с жертвами, какая-то относительно яркая и так далее. И при такой игре есть два контроля, которые тебя устраивают. Если ты играешь в классику – ты пытаешься досчитывать все. Грубо говоря, изображаешь, что ты – компьютер.

А если ты играешь в блиц – все по-другому, «сначала я пойду вперед, а потом разберемся». Ты хорошо видишь какую-то короткую тактику, тебе могут зевнуть, ты быстро считаешь варианты и так далее. А вот в рапид… Досчитать все ты не успеваешь … Блефовать в какой-то совсем плохой позиции ты не успеваешь... И просто не совсем понятно, как расходовать время. Я всю жизнь в рапид играл как в блиц с форой по времени.

В Питере я во всех, по-моему, партиях поддавливал по времени. У меня часто расход начинался примерно с 8 минут против 2-х. Ну когда я уже понимал, что, как говорится, надо «несильно, но точно ударить по воротам», я задумывался. Это в принципе, возможная манера игры.

– То, что ты рассказываешь, напоминает мне о временах, которые ты помнить не можешь. Не думай, что я хочу как-то тебе потрафить. Сравнивать вас я не готов. Тем не менее, очень похожая история наблюдалась у Гарри Кимовича Каспарова. Его худший контроль был именно рапид. Даже когда явно доминировал во всех турнирах, в рапиде он играл не так блестяще.

– С моей стороны тоже нескромно проводить параллель с Каспаровым. Но в целом такой феномен есть: тактические, динамические игроки, которые действительно здорово играют в блиц и сильно играют в классику, в рапид немножко теряются. Плюс-минус то же самое, кстати, можно сказать про Вашье-Лаграва. Он великолепный блицор и яркий игрок в классику, но вот рапид – «ни то и ни се». Досчитать не успеваешь, а если как-то жертвуешь совсем некорректно – противник досчитать успевает. Немножко трудно.

Так что я напомнил себе перед питерским чемпионатом, что уже много турниров было завалено. И решил для разнообразия попробовать играть более или менее спокойно. Это видно даже по партии с Мамедьяровым последнего тура. На Мемориале Таля я с ним играл два раза черными, и оба раза был готов сыграть волжский или Бенони. Он там все время ходил 3.е3, но я все равно выходил в Бенони, страшно рискованный. Обе партии выиграл, но в обеих у меня было хуже. А в Питере я решил: в последнем туре меня ждет самая важная партия, и даже если я ее проиграю, пусть он меня обыграет, а не я проиграю. Я спокойно сыграл московский вариант по заветам Бориса Гельфанда. И итоги дебюта меня очень порадовали.

– Что ты вообще думал перед последней партией?

– Я считал, что мне с большой вероятностью придется играть тай-брейк с Магнусом (он играл с Накамурой). А на соседнем столе я болел за Владика (он играл с Карякиным), потому что, если выигрывал Владик, я играл бы тай-брейк с ним, а не с Магнусом. Понятно, что Владик – замечательный блицор, но все-таки Магнус, на мой взгляд, сильнее нас обоих ощутимо.

– А как ты определяешь – в какой момент надо согласиться на ничью, а когда необходимо вымучивать соперника?

– Мне кажется, всегда надо прикидывать шансы чисто математически. Мне вот это по жизни очень помогает. Зачастую можно просто прикинуть «матожидание», ну и после этого не надо быть «супербойцом», чтобы принять решение играть резко на выигрыш. Возьми сильный опен: в последнем туре при победе ты занимаешь 1-е место: слава, деньги, все дела! А при ничьей ты получаешь 3 000 долларов вместо, условно говоря, 15000. Ну вот зачем в такой ситуации играть плотно и делать ничью? 

– Наверное, затем, что при поражении получаешь 500?

– Да, конечно! Но на дистанции в несколько турниров, даже если ты считаешь, что у тебя всего 20% на победу – все равно математически выгоднее в последнем туре играть на победу.

Взять тот же 2018 год. У меня он начался с турнира в Гибралтаре. Я в первом туре проиграл шахматисту с рейтингом 2300, не зевнув ничего. (А шахматист сыграл просто великолепно, провел блестящую партию…) Потом я собрался на какой-то «камбэк» и перед последним туром был в дележе с 1 по 5 места.

Две пары лидеров играли между собой, а я – с Льемом, у которого было на пол-очка меньше. Две партии завершились двумя быстрыми ничьими, а у меня с Льемом по ходу партии был большой перевес. Я где-то отказался от ничьей, продолжил играть на выигрыш и проиграл. В итоге я получил те самые 500 долларов, а турнир выиграл Аронян.

Потом был чемпионат Европы, там тоже было все показательно. Весь мир знает: чтобы отобраться в Кубок мира, надо набрать «+4». У меня было «+4» после шести туров. Я продолжал играть амбициозно на выигрыш все партии. У меня было «+4» после девяти туров. В 10-м туре играю белыми с Сананом Сюгировым. Перепутал анализ, пожертвовал четыре пешки, получил проиграно и проиграл. Ушел в «+3», надо было выиграть в последнем туре. Тоже играл резко на выигрыш и проиграл. Еще один турнир провален.

Потом я поехал на турнир в Абу-Даби, где маятник качнулся в обратную сторону. Я весь турнир боролся за 1-е место, перед последним туром в дележе 1-3-го. Играю белыми с Чепариновым, ничего не получаю с дебюта, жертвую пешку, отказываюсь от ничьей. И опять иду все время вперед… Где-то соперник выигрывал. Но у него был дикий цейтнот, и, в общем-то, я вел какую-то атаку. Психологически ему было довольно непросто. Чепаринов ошибся, проиграл, я выиграл турнир. Лучше выиграть один из трех, чем где-то в дележе все три турнира закончить.

– В Петербурге ты, тем не менее, сам не раз предлагал ничьи.

– Но при этом я всегда был готов поиграть на выигрыш. Я никогда не переживал, что со мной откажутся. Это некоторая хитрость, которая дважды удалась. Например, когда я играл с Ван Хао, то принял довольно умное решение. До начала партии у меня с ним счет был 0:4. Но есть такой хитрый феномен: если у тебя похуже, и тебе не предлагают ничью, то ты просто играешь аккуратно на уравнение. А когда предлагают, тебя ставят перед неким выбором. Если ты отказался, после этого очень трудно продолжать играть на уравнение. Хао отказался, сделал два каких-то агрессивных хода, и еще через три хода у меня уже было выиграно.

– А если бы согласился?

– Я бы расстроился. Но я понимал, что он скорее не согласится.

– Правильно я понимаю, что в любой момент времени, до начала партии или после, ты держишь в голове не только позицию, но и общую картину в турнире. Вероятность победы того иного соперника и тому подобное?

– Да-да, конечно. Есть некая психология, некая математика, ты стараешься то и другое учитывать. Когда Шах мне предложил ничью, я, естественно, посмотрел на экран, как идут другие партии. В зависимости от того, что я бы там увидел, я мог бы принять разные решения. Условно, если бы я увидел, что у Магнуса абсолютно выиграно, я бы, конечно, продолжил играть, потому что лучше играть позицию с перевесом против Мамедьярова на выигрыш, чем тай-брейк с Магнусом. Но я так прикинул, что: а) он может не выиграть; б) играется еще партия Карякин – Артемьев, где какой-то сложный эндшпиль.

И есть вероятность, что выиграет Артемьев. (В перебое играют только двое, и у Карлсена худшие показатели. Правило это всегда казалось мне ужасно несправедливым, но в конце концов, в данном случае оно работало на меня.) И я подумал: окей, ну худший расклад – если выиграет Магнус и не выиграет Владик, значит, перебой с Магнусом. Я, кстати, с ним много играл партий тренировочных. Я понимал, что в принципе у меня и настроение нормальное, и играю я более или менее вменяемо. То есть я оценивал, что процентов 40 у меня есть.

Кстати, все эти оценки у меня, кажется, от Саши Морозевича.

– Не могу поверить!

– Да-да-да. Мы много лет работали вместе. Я ему очень благодарен за вклад в мое шахматное образование. К сожалению, очень много вещей, которые он мне объяснял, я на тот момент не мог понять в силу недостатка опыта и юного возраста. Но зато понимаю сейчас. 

– Кажется, Морозевич это романтик, от него не ждешь математически выверенных решений, не так ли? Его имидж предполагает спонтанность, эмоции…

– Я надеюсь, Саша на меня не обидится, что я, в некотором роде, сниму какой-то ореол тайны. Но надо понимать, что реально многие красивейшие жертвы были принесены из дома. Более того, Саша очень сильный практик, и когда мы только начинали заниматься, это производило на меня довольно мощное впечатление. То есть мы смотрим на одну и ту же позицию, мне приходят в голову два хода; как правило, это первые две линии. Ему приходят в голову шесть ходов, там может не быть ни одной из первых двух линий, но смысл в том, что шестой ход от первой линии отличается, говоря языком компьютера, на 0,20, а характер борьбы отличается очень сильно. И Морозевич – очень тонкий психолог, он понимает, что с небольшим разбросом в оценке у него есть, условно, принятие жертвы пешки, жертва фигуры за атаку, какой-то эндшпиль и что-то еще. И это четыре-пять абсолютно разных сценариев. И, безусловно, Саша с разными людьми играл по-разному. То есть, конечно, это очень яркий игрок, но многие, кстати, недооценивают, что у него хорошая эндшпильная техника.

Саша – шахматист амбициозный, он хотел выигрывать, и чаще всего он жертвовал не потому, что надо сыграть красиво, хотя, конечно, приятно потешить свое эго. Но и потому, что считал, с точки зрения математики, что, скажем, выиграть у Крамника у него гораздо больше шансов жертвой фигуры в осложнениях, чем в эндшпиле с маленьким перевесом.

Я об этом в последнее время часто думаю. С разными людьми надо играть по-разному! Это же, кстати, на мой взгляд, делает Магнуса чемпионом мира. Если посмотреть его партии – он в своей жизни играл абсолютно все дебюты, от волжского и староиндийской до классического ферзевого гамбита, и играл все разумные ходы белыми. Для него практически нет незнакомых позиций, и это огромный плюс. Он может выбирать тип позиций и характер игры, наиболее неприятный для соперника.

– Все равно решения, так или иначе, базируются на оценке позиции. Ты смотрел партии питерского ЧМ с машиной? Что скажешь о качестве игры?

– Это напоминает легендарную фразу Евгения Алексеева: «в позиционной игре для меня секретов нет». Был у него такой перл в свое время! Если серьезно, то меня полностью переиграл Опарин, в какой-то момент я просто абсолютно неадекватно оценивал позицию; он сделал ход, я все понял, но было поздно. Я ничего не зевнул, меня просто переиграли. Я могу перенести проигрыш партии, где я зевнул что-то: рапид, блиц, ничего страшного. Но если я понимаю, что просто ход за ходом меня переиграли, это гораздо более болезненно. Это ощущение было у меня по ходу партии с Опариным, и оно только усилилось после того, как я проверил с машиной, что он очень сильно играл. Блестяще вел партию, буквально в самом конце мне случайно повезло. В итоге я спасся, а потом не проиграл ни одной за турнир, причем у меня даже проблем особых не было.

Мне обычно редко везет, как правило, партии заканчиваются более-менее логично. И я просто почувствовал, что вау, редкий случай. И другая была важная партия, когда я с Коробовым играл. Это очень амбициозный шахматист: у него было уже две минуты против восьми, но он все равно дрожащими руками отказался от ничьей, при этом через ход что-то зевнул – и я выиграл. Это была такая победа – «мне руку поднял рефери, которой я не бил». 

– Настоящая магия, как у Карлсена!

– Нет, это психология все-таки. Магнус очень тонко чувствует психологию. Чтобы тебе зевнули, или чтобы выиграть равный эндшпиль, надо заранее понимать, какой эндшпиль ты можешь выиграть теоретически. Ты должен учитывать, с кем именно играешь. Того же Коробова я неплохо знаю и как человека, и как шахматиста. Я понимал, что он скорее всего будет играть на выигрыш, я это в голове держал с самого начала. И когда выбирал дебют, я думал, что просто уравняю и буду играть быстро вторым номером… Хорошо, что получилось, могло не получиться, но важно в принципе иметь перед глазами реалистичный сценарий.

– И все-таки, на одной психологии в таком турнире не победить, мне кажется…

– Я, в первую очередь, просто думаю о себе. Я боюсь не соперника, а себя. Я знаю, что если буду играть хорошо, то и Карлсену не проиграю, а если буду играть плохо, меня обыграет еще человек двести, как минимум. И я как-то почувствовал, что делаю нормальные ходы, и что у меня складывается. Я перестал переживать, что сам сильно накосячу. Прикидывал: «Ну, ладно, я нормально играю в этот день, почему я должен бояться Мамедьярова? Пойду, сыграю. Что будет, то будет!» Я и по поводу возможного тай-брейка так же думал. Понятно, что Магнус сейчас – игрок номер 1. Но его сила еще и в том, что его многие боятся. И, кстати, недавно начали говорить, что Магнус уже не тот… Мне кажется, он так же сильно играет, как и раньше. Но к нему тоже начали приспосабливаться. И пришло новое поколение игроков, которое уже не так сильно Карлсена боится.

– Твое сотрудничество с Карлсеном, в чем оно заключается? Это была разовая акция, когда ты помогал ему в матче с Каруаной? Или есть продолжение?

– Оно имеет продолжение в виде очень приятельских отношений и каких-то периодических блиц-матчей. Скажем, играет он в Вейк-ан-Зее, мы можем списаться, чего-то там обсудить. Но нельзя сказать, что я сижу ночью и что-то смотрю для него, какие-то варианты. Просто хорошие отношения, не более того. 

– Возвращаясь к турниру. Он закончился, и ты проснулся на следующий день знаменитым? Как-то по-другому посмотрел на себя в зеркале?

– Ну ты же меня давно знаешь, лет примерно с 13-ти. У меня, аккуратно скажем, никогда не было комплекса неполноценности. Поэтому, наверное, ничего принципиально для меня не изменилось!

Мне всегда казалось, что я играю неплохо. Но и других людей, которые играют тоже очень хорошо, довольно много. И, как мы и говорили вначале, мне мало одного турнира, чтоб поверить, что я хорошо играю в рапид.

А в плане медийном, общественном… Был очень неприятный первый день блица, который я провалил. Когда ты выходишь после партии и не можешь пятьдесят метров пройти. Потому что тебя атакуют: надо дать автограф, сфотографироваться… Я Магнусу в тот же день сказал: «Как же тяжело тебе живется». Он говорит: «Я рад, что ты понял. Звание дает некие привилегии, но проблем тоже очень много».

– Но сейчас, я полагаю, волна спала? Интервью какое-то немалое количество ты раздал. На улицах узнают тебя?

– Нет, на улицах – нет, конечно. И слава Богу. Мне гораздо приятнее пользоваться каким-то уважением в узком кругу просто профессионалов, чем быть медийной персоной. Все интервью уже розданы, в тюрьму не сел, все нормально. 

– А почему ты, собственно говоря, должен был сесть в тюрьму?

– Я не считаю, что должен был, я все-таки в это слабо верил. Но там реально был какой-то странный человек, который после моего интервью сайту Chess-News, где я сказал полтора слова про Крым, решил завести на меня уголовное дело. Этот человек, он не то чтобы очень важный и серьезный, но он и не совсем с улицы. Это какой-то блогер, который имеет выход то ли на Госдуму, то ли на TV… 

– То есть ты обзавелся неким хейтером?

– Я обзавелся большим количеством хейтеров. Какие-то люди толпами слали мне запросы на дружбу в Facebook, но при этом прикрепляли сообщения типа: «Вали отсюда». И добавляли несколько матерных слов. Понятно, что это едва ли хорошее начало дружбы. Если честно, для меня стало удивительным, насколько все это близко. Я простой человек, который никогда не стремился в политику, не хотел быть известным. И вот ты выигрываешь пару партий, даешь кучу интервью, получаешь поздравительную телеграмму от Владимира Владимировича Путина. Потом какие-то люди говорят: «Уезжай из страны, потому что мы заведем на тебя уголовное дело». Для меня это было некоторым шоком. Мне всегда казалось, что если ты всего этого хайпа не ищешь, то он тебя не найдет. У нас очень много более популярных видов спорта; мне казалось, что даже если условный Шипулин даст интервью какому-нибудь «Биатлонному вестнику Сибири»… Едва ли на следующий день первой новостью в «Яндексе» будет, что Антон Шипулин что-то там сказал. 

– Неужто была первая новость «Яндекса»: Дубов сказал что-то?

– Примерно так, да! Дошло до полного маразма: и РБК, и Медуза, целая волна статей на информационных сайтах. Я честно сказал, что думал, если это влечет за собой какие-то последствия, ну и ладно. Удивило меня, что безумие настолько близко. Хотелось спросить – вы это серьезно? И вот из-за этого мы теперь будем ругаться?

Естественно, в половине этих статей упоминался «Синдром Каспарова». Я не разделяю политические ценности Каспарова, но никак не могу воспринимать это как оскорбление. Да, вы можете с ним не соглашаться, но не можете же вы всерьез считать его идиотом?

В общем, сам того не ожидая, я стал таким медийным героем-однодневкой. И был очень рад проснуться опять самим собой. 

– А зачем ты вообще упомянул эту тему в шахматном интервью? И что ты думаешь о сайте Chess-News, с которым многие шахматисты в принципе не хотят сотрудничать?

– Касательно сайта Chess-News я могу сказать, что у него есть плюсы и минусы. Минусы довольно очевидны, это сайт «желтый». На шахматном сайте должны быть шахматные материалы. Я не помню, когда в последний раз видел на этом сайте диаграмму, и это проблема. Я туда захожу, как правило, просто почитать комментарии и посмеяться.

Его плюс заключается в том, что если я в 4 часа утра по каким-то причинам захочу что-то сказать миру, то в эфире Chess-News я могу быть в 04:05. То есть это можно называть настоящей журналистской работой, а можно называть пронырливостью, я склоняюсь ко второму, но реально, если какой-то сильный шахматист на эмоциях что-то хочет сказать, у его рта быстро появляется микрофон. Я не в восторге от Chess-News, но тот факт, что в любое время дня и ночи человек готов опубликовать то, что ты скажешь – это правда. Особенно если ты скажешь что-нибудь острое и не о шахматах. 

– Давай напоследок вернемся к закрытию турнира. Ты стоишь на пьедестале, а в честь тебя играет российский гимн. Наверное, такого не было у тебя в жизни?

– Во-первых, было – я дважды выигрывал детские Олимпиады в составе сборной России. Когда мы под руководством Михаила Робертовича выигрывали, гимн включали. И это действительно тот момент, который стоит пережить. Когда у меня спрашивали, что мне в плане эмоций дали шахматы… Один раз услышать гимн в свою честь – это стоит многих лет работы. И сейчас, когда играл гимн, было особенно приятно, потому что когда выигрываешь детскую Олимпиаду, это все-таки не тот масштаб достижений.

Ну а забавная история в том, что в 2018 году я уже слышал гимн в свою честь, когда выиграл опен в Абу-Даби. Уже вовсю шло закрытие, когда организаторы попросили меня подойти к компьютерщику, который сказал: «Слушай, мы ищем российский гимн, вроде нашли, можешь послушать?» И включил гимн Советского Союза со словами. Это был бы забавный прикол, «союз нерушимый» и все такое, но в итоге все-таки попросил: «давайте не так делать, давайте правильный гимн найдем».

– А ты, кстати, знаешь слова русского гимна? Мне не раз доводилось видеть спортсменов, которые под гимн либо случайным образом рот открывают, либо «союз нерушимый» поют как «отче наш».

– А я как раз советский гимн не знаю, максимум один куплет вспомню, если напрягусь. Но гимн России знаю наизусть, ночью можно разбудить. У меня была физико-математическая школа, и это единственная песня, которую я выучил за годы учебы.