Вадим Файбисович: «Мы предвидели, что писать книгу будет очень тяжело...»
URL: http://64.ru/php/content.php?id=215
– Вадим Зельманович, расскажите, пожалуйста, в чём идея книги «Забвенья нет. Шахматы в блокадном Ленинграде», как она появилась на свет, какова её предыстория?
– В предисловии «от авторов» попытались сказать об этом несколько слов.
Задумали мы написать её ещё в момент издания книги «Шахматная Летопись Санкт-Петербурга». Мы решили, что надо отдельно выделить эти очень непростые страницы шахматной истории нашего города. Тогда же было обнаружено обращение участников чемпионата Ленинграда 1941 года.
Ведущую роль в создании книги сыграл Александр Романович Кентлер. Значительный объем текста и все организационные хлопоты он взял на себя. Существенную (если не решающую) помощь оказал Игорь Яковлевич Блехцин, родившийся в апреле 1941 года. Его старший брат блокаду не пережил, мы не знали об этом.
Мы договорились, что к святым для каждого ленинградца январским дням подготовим шесть текстов для сайта е3е5. План удалось выполнить. Можно отметить, что сбор сведений не прекращался и после января. А потому книжный вариант этих глав содержит некоторые изменения и дополнения.
Подготовительная работа шла весь 2018 год, и к июлю этого года мы вышли на финишную прямую. Таким образом, к концу лета 2019 года книга была готова. Я считаю, что очень удачно сделал обложку Василий Аземша. Он нашёл чёрно-белую тональность. Приятной неожиданностью был твёрдый переплёт.
Теперь что касается содержания. В самом начале работы мы договорились, что это будут биографии людей, о которых написано слишком мало, либо вообще ничего. Новизна была важным критерием для нас.
Книга состоит из трёх блоков. Биографии людей – один блок. Второй – турниры, которые были в период 1941–44 гг.
Третий – соревнования, проходящие в наше время в память о блокаде. Её мы писали в последнюю очередь и столкнулись с удивительной вещью. Собрать перечень всех турниров, которые проходили с начала их проведения по 2019 г., не представляется возможным. Не всё освещалось в печати.
– Так и освещать сейчас практически некому…
– Всё-таки пока ещё есть кому. Всегда непросто войти в тему. Решили начать с блокадной книги Д. Гранина и О. Адамовича и дневника Юры Рябинкина. Его дневник начинается фразой: «Утром 22 июня я отправился во Дворец пионеров…». Но потом было решено просто дать ссылку на этот дневник. Дело в том, что это – ужасный документ… Мы предвидели, что писать книгу будет очень тяжело. Ведь большинство ее героев умирает от голода…
– Невесёлое дело…
– Да. Но мы считаем, что необходимое, пока есть ещё те люди, кого это интересует. Надо честно признать, что для людей, родившихся в этом веке, тема блокады примерно так же интересна, как для Вас, Сергей, оборона Порт-Артура в 1904 году (если брать сопоставимый временной интервал).
Все же блокадники еще живы. Правда, мы с Романычем таковыми не являемся. У него блокадницы – бабушка и мама. А я... Я живу в квартире, где умерли два человека во время блокады. Знаю это с детства по рассказам соседей. Из этой квартиры (коммуналка тогда, коммуналка и сейчас) мои родители с дочерью (моей старшей сестрой) в августе сорок первого одним из последних эшелонов уехали на Урал. Я родился в эвакуации, я – следствие блокады. Не было бы войны – не было бы эвакуации, не было бы эвакуации – не было бы и меня.
И, конечно, есть долги наши перед людьми, жившими в то время. Потому, в частности, попытался рассказать о Г.И. Равинском.
Я обязан ему своим участием в командном студенческом первенстве мира (1967). Стыдно признаться, что осознал это лишь полвека спустя. А раньше, бывая в Москве в начале девяностых, не то что навестить Григория Ионовича, даже расспросить о нем ни разу не удосужился.
Другой пример – Илья Леонтьевич Рабинович. О нем до сих пор нет полномасштабного повествования.
Правда, в 1991 году в журнале «64» был опубликован рассказ вдовы маэстро, тогда еще здравствовавшей. В конце сороковых она с дочерью переехала из Ленинграда на постоянное жительство в Ялту. Здесь самых добрых слов заслуживает Сергей Карякин, передавший в Музей на Гоголевском бульваре сохранившийся архив И.Л. Рабиновича. Ему этот архив отдала жительница Ялты, ухаживавшая за дочерью Ильи Леонтьевича.
Еще один пример – Вениамин Иннокентьевич Созин. Тоже человек совершенно недооцененный. Романычу удалось наладить контакт с его родственниками и получить множество интересных материалов. Ну, и так далее...
В.И. Созин с женой и дочкой.
– Всё ли Вам удалось найти из того, что Вы хотели?
– Конечно, нет. Далеко не все. Могу долго перечислять, но ограничусь несколькими именами: Л. Агеева, Г. Шнейдеман, П. Преображенский, А. Скибневский. Эти шахматисты в книге не упомянуты, поскольку по их судьбам у нас нет либо полной, либо вообще никакой ясности. Объединяет эти имена то, что после сорок первого года они исчезли из шахматной хроники. А еще в книге не упомянут Евгений Леонидович Силаков (1940–1983), дорогой для меня человек, фатально пострадавший в блокадный период. Увы, виноват, не успел собрать необходимых сведений... Будущим исследователям работы хватит, тема не закрыта.
– Ещё можно было написать и о Я.Г. Фельдмане, мастере спорта СССР. Статья к его 70-летию опубликована на моём сайте.
– Да, именно. Каюсь, моя вина!
– И еще, он мне рассказывал, как имел место каннибализм...
– Об этом я узнал только, когда стал работать на заводе ЛОМО после окончания института. Среди заводских сотрудников было немало тех, кто пережил блокаду в сознательном возрасте... Чтобы представить блокадный быт, моего воображения не хватает. Сейчас в нашем доме иногда отключают отопление. И когда температура в комнате уменьшается до 14 градусов, испытываю нешуточный дискомфорт. Проще говоря, мерзну. При этом работает канализация, телевизор, водопровод, есть свет, связь и т.д. А как жили люди, когда температура в доме опускалась до 5 градусов? И не работало ничего из вышеперечисленного?! И тогдашний голод – это не голодовка, которую в любой момент можно прекратить. И не лечебная процедура под медицинским контролем. И еще время от времени артобстрелы и авиабомбы... Конечно, человек привыкает ко всему. Но какой ценой?
– О каких шахматистах Вы хотели бы ещё написать, если представится возможность сделать повторное издание. Как водится, исправленное и дополненное?
– Несомненно, заслуживают отдельных биографических очерков Г.М. Лисицын, В.А. Чеховер, Н.А. Новотельнов, Е.Ф. Кузьминых, Д.О. Ровнер... Кстати, в книге приведен небольшой фрагмент воспоминаний Д.О. Ровнера, где речь идет о первой блокадной зиме, а местом действия в какой-то момент становится Невский проспект. Там есть такая фраза: «Когда мы поднимались на мост через Фонтанку...» Петербургский читатель, надеюсь, обратит внимание на глагол «поднимались». А читателям иногородним надо пояснить, что знаменитый Аничков мост возвышается над проспектом всего на три ступеньки. Низкие и обычно совсем не ощущаемые большинством пешеходов. Но для обессиленных людей это была проблема...
Как отмечено в нашем предисловии: «За короткий не только по историческим, но и по обычным житейским меркам период (1936–1945) шахматная организация нашего города понесла огромные потери. Кроме умерших в блокаду, это жертвы репрессий и шахматисты, погибшие на фронтах Великой Отечественной войны. Первоначально мы намеревались рассказать и о них, но, объективно оценив свои силы, ограничились блокадной темой».
Разумеется, можно мечтать о повторном издании. Но в любом случае надо, не прерывая поиск, готовить к публикации поименные списки потерь. Хотя бы в том объеме, которым располагаем на данный момент. Никто кроме нас этого не сделает.