Вопрос вопросов

версия для печати

В 2008 году я месяц был на Тайване, в главном его городе Тайбэе. Тренировал шахматистов острова в преддверии Олимпиады, а потом и на самой Олимпиаде в Дрездене был капитаном их команды, которая называлась «Китайский Тайбэй». Остров этот сам себя называет Китайской республикой, но коммунистический Китай такое название не признаёт и считает Тайвань собственной провинцией. Живут тайваньцы неплохо: образование и медицина бесплатные, и хотя экономика рыночная и официально декларируется капитализм, очевидные элементы социализма налицо. На что ни посмотришь – всё на острове развито здорово; вот только в шахматах они делают самые первые шаги. При этом одна вещь меня приятно удивила. В каждом комплекте шахмат имеется по два ферзя – думаю, не надо объяснять, зачем это необходимо при блице или рапиде. Что касается тренеров, то 12 лет назад на Тайване их было очень мало, а опыта тренерской деятельности было ещё меньше. Однажды у меня состоялся интересный разговор о работе тренера с президентом тайваньской шахматной федерации господином Ко Фи Лю. Мы обсуждали различные аспекты этой темы и в том числе коснулись вопроса взаимоотношений тренеров и родителей. Мой собеседник высказал мнение, что если между ними возникают какие-то разногласия, то обычно правы родители – ведь они лучше знают собственного ребёнка. Я думал иначе, но понимал, что если начну действовать прямолинейно, то переубедить господина президента не смогу. Китайцы лучше понимают иносказания, чем «лобовую атаку».

– Прихожу как-то к доктору, – сказал я ему, – и прошу меня осмотреть. По результатам осмотра мне выписывается масса лекарств. Я не совсем согласен с диагнозом и мне кажется, что какие-то лекарства выписаны неправильно.

– Доктор, а вы уверены, что вы всё правильно сделали? Мне кажется, что надо было не так, ведь собственный организм я знаю лучше вас.

А он отвечает:

– Собственный организм, вы, конечно, знаете лучше меня, но вы не знаете медицину.

Мне удалось донести свою мысль до собеседника. Немного подумав, он сказал:

– Значит, родители своих детей знают лучше, но они не знают шахмат?

– Именно это я и собирался вам сказать.

– Аргумент вы привели интересный, – заключил Ко Фи Лю, – и неплохо защитили своих коллег.

Взаимоотношения тренеров и родителей. Важная и интересная тема. Чтобы раскрыть её – мало, наверное, написать книгу; в этой статье я затрону некоторые моменты, которые мне кажутся интересными.

Сначала две истории – одна со счастливым концом, другая без него. История первая. Когда в 1960 году я пришёл заниматься в шахматный кружок Дворца пионеров в Свердловске, сразу же мне бросился в глаза один юноша, на 6 лет старше меня. Был он очень стремительный и порывистый в жизни, а ещё больше за доской – фигуры у него выделывали замысловатые кульбиты. Толя, как звали его, имея второй разряд, проводил на доске такие замечательные комбинации, побеждая порой даже перворазрядников, что мы, малыши, диву давались. Однако если позиция упрощалась, он как-то сразу сникал, блеск в глазах пропадал, и частенько его можно было взять голыми руками. Эндшпили он откровенно не любил – ведь в них ничего не пожертвуешь. По натуре он был добрым компанейским человеком, и все мы его любили. Прошли годы. Я уже стал мастером, он остался кандидатом в мастера, но и в это время мне было боязно, играя с ним, влазить в осложнения, хотя с другими я их не избегал.

Играли мы в городских и областных турнирах и в блиц – счёт был равный. Впрочем, поскольку партии были не слишком важными для меня, иногда просто для интереса осложнений не избегал. Эти партии я чаще всего проигрывал. Однажды была у нас партия, которая имела важное значение. Не думая ни о каком творчестве, я цинично менял фигуры. В эндшпиле Толя явно скучал, и очко я получил практически без борьбы.

В 1979 году у него родился сын. С детства маленький Саша полюбил шахматы, и перед отцом стал вопрос – что делать? Сын, как он сам, имел яркий комбинационный талант – от Бога. Но что дальше? Как научить его любить скучные эндшпили, не избегать упрощений любой ценой? Анатолий Всеволодович принял мудрое решение. Несмотря на то, что он сам имел серьёзные задатки тренера (а потом стал им работать), он не взял сына в свои ученики в спортшколе, а отдал его другому тренеру – мастеру А. Терентьеву; причём полностью доверил ему шахматное воспитание Саши. Мастер был не только хорошим шахматистом, но и прекрасным методистом – он направлял развитие мальчика как универсального игрока, прививая ему вкус к шахматам во всём их разнообразии. В 1994 году, когда Александр был симпатичным пятнадцатилетним юношей, мне довелось помогать ему во время юношеского первенства России в Нижнем Новгороде. Очень приятно было видеть, что в его лице уже сформировался настоящий сильный шахматист, и когда мы вместе анализировали, то я не чувствовал своего превосходства, а ведь у меня был рейтинг 2430, что по тем временам было совсем неплохо. В следующем году он чуть не выиграл чемпионат мира до 16 лет, через 5 лет стал гроссмейстером, а в 2001 году чемпионом России среди взрослых. Да, вы все его знаете – это Александр Анатольевич Мотылёв.

Ну а теперь другая история. В одной небольшой, но очень хорошей европейской стране жила девочка по имени К. (полностью имя приводить незачем), неплохо играла в шахматы, во всяком случае в национальных детских чемпионатах всегда была в призёрах. Имя её отца я за давностью лет забыл – дело всё-таки было в 2000 году. Дам поэтому условное имя Роберт. Вот он мне и позвонил летом того самого года. Сотовые тогда ещё только появлялись, и поймать меня ему было нелегко. Он был очень рад, что дозвонился. Объяснил ситуацию. Просил, чтобы я приехал заниматься с его дочкой. Узнал где-то, что мой любимый дебют сицилианка, и хотел, чтобы я показал К. актуальные варианты в некоторых системах. Мы договорились, что я приеду через два месяца, потом иногда созванивались, и я даже послал ему письмо, где описал план моих занятий. Он охватывал все стадии шахматной партии, а не только один дебют. Я считал, что заниматься одним лишь дебютом не следует, а различные аспекты стратегии миттельшпиля, безусловно, заслуживают внимания, да и как обойтись без эндшпиля. С каждым нашим разговором чувствовалось какое-то охлаждение Роберта. В итоге ничего у нас не получилось – мы так ни о чём конкретном не договорились. Опыт занятий с молодыми шахматистами у меня был немалый. Индивидуальные занятия, как правило, продолжались около десяти дней, с некоторыми молодыми талантами я занимался по 2-3 раза. Всё было хорошо отработано и опробовано много раз. Многие ребята в будущем стали гроссмейстерами, например, И. Шарич, Х. Стевич, А. Бркич, Н. Седлак. Мне было жаль, что не получилось позаниматься с К. – может, и ей я бы чем-то помог.

Тем временем К. играла в различных турнирах. Мне было интересно, как у неё идут дела. В одном из чемпионатов Европы она заняла одно из последних мест, причём играли там больше сотни шахматисток. В общем, дела шли неважно. На одной из шахматных Олимпиад я её увидел – она выступала за сборную своей страны. Видно было, что девушка очень старательная, играла вдумчиво, но результат показала неважный.

В 2003 году, когда мы вместе с Русланом Щербаковым были в индийском Каликате, в свободное от работы время обсуждали всякую всячину. Внезапно мой собеседник упомянул имя Роберта.

– Так ты его знаешь? – вырвалось у меня.

– А то как же, – сказал Руслан. – Жил у него и занимался с К. целый месяц.

– И как?

– Нормально. Показал ей кучу всяких дебютных вариантов и, надо отдать ей должное, она их очень хорошо выучила.

– То есть в дебюте она была подготовлена чуть ли не на гроссмейстерском уровне?

– Почти что так.

– Хорошо, – не унимался я. – А вот миттельшпиль и эндшпиль?

– Роберт ставил задачу максимально хорошо изучить дебют. Все мои попытки объяснить ему, что другие стадии шахматной партии не менее важны, решительно пресекались.

С большим удивлением я узнал дальше, что не один только Р. Щербаков занимался с К. С ней ещё тоже по месяцу работали такие высококлассные тренеры как А. Панченко и А. Филипенко. И тоже – только дебют. Что получилось в итоге? Посмотрел я несколько партий К., и везде очень похожая картина. Прекрасные позиции по окончании дебюта, иногда даже с лишним материалом, но, когда надо составлять план в миттельшпиле, то с этим проблемы. Частенько план был ошибочным. А в эндшпиле уже полная беспомощность. Всё это меня не только не удивило, но показалось совершенно закономерным. Да об этом много было написано во многих книгах. Х.Р. Капабланка вообще говорил, что изучение шахмат надо изучать с эндшпиля. Конечно, какие-то дебютные варианты надо учить, но всё хорошо в меру. Имея такие возможности, привлекая без преувеличения лучших мировых тренеров, – добиться таких скромных результатов. Видимо, Роберт не читал никаких книг, написанных опытными тренерами, и считал себя умнее всех. Позже до него всё же дошло что-то, и в книге, написанной одним российским гроссмейстером, я увидел множество фрагментов партий К. с разбором её позиционных ошибок в миттельшпиле. Значит, он с ней занимался уже и миттельшпилем, но драгоценное время было упущено. К. гроссмейстером не стала. Но я бы не сказал, что это история с несчастливым концом. К. и сейчас, спустя 20 лет, играет в различных турнирах, значит, ей это нравится, шахматы она любит, и, я надеюсь, что у неё в личной жизни всё нормально. А спортивные достижения? Ну не всем же становиться чемпионами.

Я уже писал, что в шахматный кружок Дворца пионеров пришёл заниматься ровно 60 лет тому назад. За восемь лет занятий у меня появилось множество новых друзей, с некоторыми из них я поддерживал связи долгие годы. Из сотен людей, которые в эти годы во Дворце занимались, мастерами стали считанные единицы, а гроссмейстерами лишь двое – Н. Рашковский и Л. Саунина. Но, не добившись серьёзных успехов в шахматах, многие очень даже неплохо прошли по жизни – кто-то стал успешным банкиром (таких даже несколько), кто-то уважаемым профессором, а один конструктором ракет. И я уверен, что шахматы им всем помогли; ведь наша королевская игра развивает массу ценных качеств, и самое главное – ответственность за принятие своих решений.

Мой друг Г. Кайданов, который сейчас является одним из лучших американских тренеров, рассказал как-то мне, что он не раз в Америке сталкивался с весьма своеобразной ситуацией. Занимается у него хороший, старательный ученик, всё свободное от школы или института время посвящает шахматам. Родители это его увлечение всячески поддерживают – взаимопонимание с ними у тренера полное. Платят хорошо. Ученик себя ведёт так, как будто собирается стать шахматистом-профессионалом. Ездит на турниры, иногда даже часто. К концу института обязательно становится мастером, приближаясь к гроссмейстерскому уровню. Но вот институт окончен, а с ним и… занятия шахматами. Молодой человек уходит в бизнес. Родители считают, что умение бороться и достигать своих целей, которое он приобрёл, передвигая фигуры на доске, очень понадобится во взрослой жизни. И ведь в логике им не откажешь. Самое интересное, что я уже столкнулся с точно таким же случаем и в России. Молодой мастер тоже ушёл в бизнес, но в свободное время иногда поигрывает в шахматы для удовольствия. И в самом деле – не всем же посвящать жизнь шахматам.

Всё же многие родители хотят видеть своих детей будущими чемпионами. При этом часто допускают серьёзную ошибку. Любую партию любого турнира рассматривают как чуть ли не решающую в жизни. Сколько слёз я видел по окончании партий где-нибудь у входа в турнирный зал в Лоо на российских детских турнирах. Плачут дети, родители чуть не плачут. Те, кто хорошо знает историю шахмат, могут мне сказать, что почти все будущие чемпионы мира плакали в детстве после проигранных партий. Если ребёнок ни разу не плакал после проигрыша в детстве, то вряд ли он станет каким-либо чемпионом – игра эта его не слишком задевает. Однако одна деталь. Будущие чемпионы плакали обычно только раз – потом они стиснув зубы шли к своей цели. И, конечно, переживали после проигрышей, но учились управлять своими эмоциями. А поражения неизбежны, и воспринимать их надо философски. Среди шахматистов в старое советское время популярен был рассказ о том, что, убитый горем после проигрыша какой-то важной партии, сидел обхватив голову молодой мастер, а опытный его коллега подошёл и тихонечко и так ласково ему прошептал: «Не горюй, дорогой, это ещё не последнее твоё поражение».

Когда я вижу, что мальчик способный, и понимаю, что он далеко пойдёт, то говорю родителям так: «Да, переживать надо и плакать, может быть, тоже, но не сейчас, не сегодня, а вот когда он будет играть ключевую партию в жизни, в каком-нибудь супертурнире со знаменитыми гроссмейстерами, лет этак через десять. А пока – поберегите нервы и свои, и его».

Хотелось бы ещё обратить внимание вот на что. Некоторые думают, что роль тренера сейчас не так важна, как раньше: ведь есть компьютер, есть движок – стокфиш или как там ещё. Уважаю науку, а как её не уважать: эпопея с COVID-19 показала, что за недостаточное внимание к науке могут жестоко поплатиться целые страны. Движок даёт нам научную оценку позиции, и она, безусловно, правильна; но, как я указывал своим удивлённым японским ученикам – есть оценка научная, а есть практическая, т.к. играют-то люди. Простой пример. При подготовке к партии смотрим вариант, где белые в дебюте жертвуют фигуру за пешку и раскрывают короля противника. Кажется очень перспективным, трудно понять, как соперник может избежать мата. Однако оценка движка – «минус 0,8». Чёрные, сделав несколько единственных ходов, отбивают атаку. Взглянув на эту серию ходов своим мастерским глазом, я вижу, что шахматист уровня ниже гроссмейстерского всё это найти никак не сможет. Итак: научная оценка – жертва бесперспективна; практическая оценка – на 95% она приведёт к быстрому мату. Или ещё. Показываю детям партию Карлсен – Накамура из одного из последних турниров. Чемпион мира жертвует пешку и создаёт красивую позицию доминации. Я всячески хвалю игру Магнуса, говоря, что за пешку компенсация более чем достаточна. Партию он уверенно выигрывает. Уже после смотрим, что говорит движок. Его оценка – абсолютное равенство. Зря я хвалил Карлсена? Нет, не зря. Он всё делал правильно. В позиции, где его два коня уверенно расположились в лагере чёрных на полях с6 и d6, и которую я объяснял детям как практически выигранную, оказывается, у Накамуры имелось спасение. Он мог вернуть пешку назад и уравнять шансы. Но он спасения не нашёл, и значит, мало кто бы мог это сделать на его месте. Итак, оценка жертвы пешки: научная – не даёт перевеса, практическая – приводит, скорее всего, к победе. Вот в таких случаях и нужен хороший тренер, чтобы объяснить, что движок – это хорошо, без него нам уже никак не обойтись, но слепым его рабом быть не следует.

Тренер много для чего нужен и, естественно, какому тренеру отдать своего ребёнка – вопрос вопросов для родителей. В больших городах есть неплохой выбор в этом смысле. Опишу своё видение этой проблемы. Какие качества должен иметь хороший тренер? Любить детей и быть педагогом, быть воспитанным и культурным человеком, иметь высшее образование (совсем хорошо, если педагогическое или физкультурное), иметь какие-то публикации (статьи, брошюры, книги), иметь воспитанников, достигших высших результатов. Обобщая всё это – иметь хорошую репутацию в шахматном мире. И, конечно, надо пообщаться с будущим тренером, чтобы понять – установите ли вы с ним хороший контакт. А это очень, очень важно.

Всем – и родителям, и детям, и даже молодым, не очень опытным тренерам полезно расширять свой кругозор – знать шахматную историю, мудрые мысли великанов шахматного прошлого и настоящего. Я бы посоветовал прочитать такие книги: А. Котов «Записки шахматиста», М. Ботвинник «К достижению цели», А. Карпов «Сестра моя Каисса». И ещё книги М. Дворецкого, написанные им для коллег-тренеров. Хочу сказать в связи с этим несколько слов о Марке Израилевиче. Мне довелось вживую слушать немало его лекций и несколько раз с ним разговаривать. Это был действительно тренер высшего класса. Всем известно, что три человека, в которых он вложил всю душу – А. Юсупов, С. Долматов и А. Мотылёв – входили в группу сильнейших шахматистов страны и мира. Но я хотел бы обратить внимание на другое. Я их знаю довольно неплохо и могу с полной ответственностью сказать, что это хорошо воспитанные, честные и надёжные люди, у которых большие знания сочетаются с высокими моральными качествами. И во многом это заслуга М. Дворецкого. Он не гнался за немедленным успехом, а постепенно их готовил к каждой следующей ступеньке на лестнице высоких достижений. Вспоминаю его лекцию на Высшей школе тренеров в 1987 году. Шла речь о матче Юсупов – Соколов, который проходил за год до этого. Победитель этого матча выходил на А. Карпова, т.е. на последнюю ступеньку перед матчем за звание чемпиона мира. Артур Юсупов вёл со счётом 6:4 и играть оставалось всего четыре партии, а значит, его устраивал даже один проигрыш при трёх ничьих.

– Я сказал ему – играй в шахматы, – объяснял нам М. Дворецкий. – Ведь если ты не сможешь в полнокровной, напряжённой борьбе взять полтора из четырёх, то ты ещё не созрел для Карпова. Артур не уклонялся от борьбы, не сушил позиции, и взял из четырёх лишь пол-очка. Видимо, рано было ещё ему играть с Карповым. А вот в следующем цикле они встретились, и Юсупов уже достиг уровня своего грозного соперника, и хотя он проиграл матч ему, но проиграл в равной борьбе с минимальным счётом.

Эта история произвела на меня большое впечатление. М. Дворецкий обычно устанавливал хорошие контакты с родителями, но и сам иногда выступал в роли заботливого отца. Когда молодой С. Долматов пришёл к нему заниматься, тренер спросил его, читал ли он книгу «Три мушкетёра», а узнав, что не читал, сказал: «Вот прочитаешь, тогда приходи заниматься дальше». Что тут скажешь – умный, заботливый педагог. Недаром все ученики его и сейчас вспоминают с большой теплотой.

Нам, слушателям ВШТ, очень повезло. Через несколько дней мы прослушали лекцию Владимира Николаевича Юркова, который был тренером Андрея Соколова на том самом матче 1986 года. Лектор оказался человеком очень увлечённым, голос был уверенным, глаза горели – живо представлялось, как он настраивал своего подопечного на решающие партии. Здесь и сейчас, немедленно, сегодня решается всё – суть его речей. Историю, которую он рассказал о турнире претендентов 1985 года в Монпелье, мы слушали затаив дыхание.

– Войти надо было в первую четвёрку. Играло 16 человек. Андрей поначалу был не в форме, и, казалось уже, потерял все шансы. Оставалась надежда на финишный рывок. Тут я ему говорю: «Вижу, что у тебя ничего не получается. С завтрашнего дня играть буду я, а ты будешь выполнять мои указания, т.е. какие фигуры менять, какие линии и диагонали открывать, какую пешечную структуру создавать». И финиш удался на славу. Игра Андрея преобразилась. Впрочем, это была уже и не совсем его игра. Но третье место было занято, а победителей, как известно, не судят.

Чудесная история, не правда ли? Если бы это всё я не слышал собственными ушами, то, пожалуй, не поверил бы.

Вот два великих тренера: один – старший товарищ, почти как отец; второй –диктатор, но не слепой, безумный диктатор, а тонкий психолог, умеющий зажечь своего подопечного в нужный момент. Мне ближе первый, т.е. М. Дворецкий, но ведь и у В. Юркова можно научиться чему-то полезному. Кстати, оба они не стали гроссмейстерами в практической игре, но у нас, в шахматном мире, свой гамбургский счёт – как тренеры они были супергроссмейстерами.

А теперь я расскажу об одном родителе, который был сначала тренером своего маленького сына, потом доверял эту работу опытным профессионалам, оставаясь менеджером, а потом и менеджерскую деятельность доверил другому человеку, оставаясь любящим отцом.

Эта парочка сразу как-то бросилась мне в глаза. В зале ресторана в испанской Кальвии во время Олимпиады 2004 года за каждым столиком сидели от четырёх до шести человек, а они были за самым маленьким столиком вдвоём. Совсем рядом со мной, поэтому я не только их хорошо видел, но и слышал обрывки их разговоров на языке, которого совсем не знал. Были они дружны и неразлучны – всегда вдвоём. Отец ещё совсем не старый, а на вид вообще молодой, да такой весь спортивный, подтянутый, сын тоже такого же типа приятный юноша. Ни разу я не улавливал в их разговорах малейших ноток непонимания, чувствовалось, что в их общении всё ясно каждому из них с полуслова. До сих пор жалею, что не подсел в какой-то момент к ним; если бы попросил интервью для «64», они бы, конечно, не отказали. В те годы реклама им бы не помешала. Отца звали Хенрик, а сына Магнус, а фамилия… ну вы уже догадались, что Карлсен.

Ошибку свою я исправил в 2010 году в Ханты-Мансийске на Олимпиаде, познакомившись с Хенриком. Он возглавлял делегацию Тромсё на презентации этого города к Олимпиаде-2014. В тот момент Магнусу ещё оставалось три года до звания чемпиона мира, но я сразу же сказал Хенрику, что чемпионом мира его сын станет обязательно, и это вопрос самого ближайшего времени. Все мои восторги по поводу Магнуса он выслушал с олимпийским спокойствием, но очень доброжелательно. Как и большинство норвежцев, Хенрик был очень спокойным и выдержанным, при этом очень деловым и конкретным – общаться с ним было очень приятно. И никакой элитарности, спеси – простой и естественный человек.

Другая наша встреча с ним состоялась в 2013 году в Москве на Мемориале Таля. Поскольку я к тому времени девять раз побывал в Индии, а он не был ни разу, то мы поговорили об этой стране – ведь через полгода после этого Магнус играл там с Анандом. Все свои тренерские функции мой собеседник уже за много лет до этого передоверил Симену Агдестейну, а менеджерские его брату Эспену, но при этом оставался для сына главным авторитетом.

– Контракт мы ещё не подписали, – сказал он мне.

– И подпишете, и матч выиграете, – ответил я.

На этом мы расстались. Хенрик мне очень понравился, и я уверен, что в успехах Магнуса есть его очевидная заслуга.

Недостаток места не позволяет мне рассказать о своём тренерском опыте и взаимоотношениях с родителями. Могу только сказать, что с удовольствием вспоминаю не только многих учеников, но и их родителей. Кого только не было среди них. Был владелец чайного магазина в центре Токио, был начальник рыбной фермы на одном из хорватских озёр, был даже бывший министр. С Иваном Седлаком, министром по делам национальностей в правительстве Милошевича, мы вечерами вели долгие, неторопливые разговоры о политике, причём по негласному договору имя его шефа не упоминалось ни разу – он как будто чувствовал, что Милошевича я, мягко говоря, не любил.

Были ли у меня конфликты с родителями? Настоящий конфликт, к счастью, лишь однажды; мелкие недоразумения были, но это дело житейское. Одним из самых ценных качеств и для тренеров, и для родителей, да и для самих учеников является терпение. Видимо, у меня его было достаточно. Я умел терпеливо объяснить свою позицию и терпеливо выслушивать доводы моих собеседников. А вот у А. Адорьяна, прекрасного венгерского шахматиста и классного тренера, терпения, видимо, иногда недоставало, так что однажды в сердцах он написал, что самый лучший ученик для него – сирота. Ну это он, конечно, погорячился. Родители должны быть, и они должны доверять тренеру и быть с ним в контакте. В этом залог успехов их детей.

В заключение скажу, что мысли и советы, приведённые в этой статье, не являются истиной в последней инстанции. Монополии на истину нет ни у кого. Вспоминаю свою последнюю встречу с М. Дворецким. Искренне похвалив его последнюю книгу и сказав, что читать её было одно удовольствие, я добавил, что кое с чем в ней не согласен. Марк Израилевич в ответ на это улыбнулся и сказал: «Ну так это же нормально».

Оставьте сообщение по теме: "Вопрос вопросов"

Имя:

Текст:

Введите число на картинке: