Он жил по совести
Спустя много лет служба в армии воспринимается без особенных эмоций, как и вся давно прошедшая юность. Хотя мне грех жаловаться на судьбу: проведя первые три армейских месяца в Тюмени на учебке и поняв, что такое настоящая служба, оставшиеся девять я служил в Свердловске в железнодорожном полку, то есть практически дома. Был я солдатом, а на дембель ушел младшим сержантом. После институтов без военной кафедры год служили тогда все. Всё это было прекрасно: у меня находилось даже время для занятий шахматами, но на соревнования ездить не получалось, так что когда 1 января 1974 года фирменный поезд «Урал», окутанный по дороге снежными метелями, уносил меня из родного города, я после годичного перерыва вновь ощутил романтическую радость путешествий. Тем более что поездка была в Таллин – один из лучших городов СССР. Пару лет назад мне уже довелось в нём побывать, и он мне очень понравился.
Отправлялся я на чемпионат СССР среди юношей в качестве тренера семнадцатилетнего перспективного шахматиста А. Ваулина, ставшего впоследствии гроссмейстером. Ещё с нами ехал мастер М. Соловьёв – он должен был в Таллине опекать всех российских юных шахматистов. Юношей должно было быть трое, сколько было девушек, я уже не помню. Михаил Сергеевич был по натуре спокойным, выдержанным человеком, довольно коммуникабельным и оптимистичным. Он успокаивал ехавшего с нами в одном купе участника войны, жаловавшегося на свои старые раны и всё время повторявшего: «За Великие Луки принял я великие муки». Наш сосед выглядел неважно, хотя он не был совсем уж немощным старцем – ему было чуть-чуть за пятьдесят, ведь после окончания войны не прошло и тридцати лет. В процессе разговора бывший фронтовик спросил М. Соловьёва, сколько ему лет, и получил на это ответ, что уже много – тридцать три. Мне тогда было двадцать два, и казалось бы, я должен был согласиться, что тридцать три это много. Но мне так не казалось – ну что такое тридцать три года. Услышав эти слова, я почувствовал, что мой спутник чем-то озабочен и настроение его не из лучших. Скоро я понял, в чём дело. «Понимаешь, друг мой умер. Виктор Голенищев из Архангельска. У него была операция, но, к сожалению… И ведь ему и 42 года не исполнилось».
Ещё бы мне не знать Виктора Евгеньевича. Он, как и М. Соловьёв, был одним из тренеров юношеской сборной РСФСР. Все сколько-нибудь перспективные российские юноши, которые бывали на шахматных сборах, общались с ним и слушали его интересные лекции. Мне повезло быть на сборе во Владимире в 1965 году, и я помнил его лекцию о гамбите Яниша в испанской партии. На вид лектор не был типичным помором. Яркий брюнет с симпатичным запоминающимся лицом, он держал себя очень просто и говорил спокойным ровным голосом. И только уверенность и хладнокровие выдавали в нём северянина. Мастер умел увлечь слушателей – чувствовалось, что он очень любит шахматы и говорит о них с удовольствием. Вспомнилось, как он, говоря о книге М. Таля, посвящённой его первому матчу с М. Ботвинником, похвалил рижанина за хороший литературный слог и сказал, что эту книгу приятно почитать на сон грядущий. По его интонации было понятно, что он любит подобное чтение, и хорошая шахматная книга ему нравится не меньше какого-нибудь детектива. В. Голенищев оставил своё имя в истории шахмат на долгие годы, написав замечательные программы для занятий с шахматистами различных разрядов. И спустя полвека после написания они нисколько не устарели и не уступают по качеству любому произведению подобного типа, появившемуся после. Причём не только в нашей стране, но и в целом мире. Помню восхищение хорватских тренеров, когда я их знакомил с трудами архангельского мастера.
Меня всегда удивляло, что столь капитальное произведение создал человек из провинции, обычно такие вещи бывают на счету жителей столиц. Конечно, В. Голенищев был великий труженик, но, не находясь в развитой шахматной среде, непросто собирать нужный материал для книги. Однако постепенно до меня дошло, что Архангельск не был шахматной провинцией, а был одним из шахматных центров России. Ещё до войны здесь вырос будущий гроссмейстер Р. Холмов, которому помогал в постижении тайн шахмат Н. Кутузов, игравший когда-то с самим А. Алехиным. Шахматные традиции города на Северной Двине берут своё начало еще в 1917 году, когда был создан шахматный кружок и состоялся первый турнир в городе. А в 1957 году руководителем шахматного кружка при Доме пионеров стал Ян Германович Карбасников. Это была поистине легендарная личность в шахматном мире не только поморской столицы, но и всей России. Более 40 лет он развивал детско-юношеские шахматы в Архангельске. ДЮСШ №1, открывшаяся в 1969 году, была первой шахматно-шашечной школой в РСФСР. В шестидесятые годы было подготовлено множество сильных шахматистов. А. Иванов и Н. Коноплёва в дальнейшем стали гроссмейстерами, В. Козлов долгое время был одним из сильнейших российских мастеров. На сборе во Владимире, о котором я писал выше, было двое архангелогородцев – Б. Новожилов и Б. Сорокин. Вот такие были успехи.
Не всем суждено стать гроссмейстерами. Я хорошо знал Виктора Николаевича Стрекаловского. Он большую часть жизни прожил в Свердловске, но родился и вырос в Архангельске и в конце сороковых годов был чемпионом РСФСР среди юношей. Он достиг больших успехов в науке, был довольно известным в городе ученым. Оставаясь до конца жизни кандидатом в мастера, в блиц он мог дать бой иногда и гроссмейстеру. Рассказал он мне как-то занятную историю. В 1949 году в Риге на командном первенстве СССР среди юношей подошла к нему мама одного из учеников и попросила ответить на один вопрос. Почему к нему? Ну, он был чемпионом РСФСР всё-таки. Вопрос был такой: «Может ли мой Миша достичь успехов в шахматах?» Причём, учитывая важность вопроса, за любой (но только честный) ответ она обещала накормить его в ресторане. В. Стрекаловский ответил честно – он сам был ярким тактиком и ему очень понравилось, как играет маленький Миша. В ресторан они сходили, а сын этой женщины через одиннадцать лет стал… чемпионом мира.
Но я, кажется, немного отвлёкся. Сделав пересадку в Москве, мы прибыли в Таллин, где 4 января 1974 года и стартовал чемпионат СССР среди юношей. На торжественном открытии с речью выступил Пауль Керес. Это был подлинный шахматный великан, вызывавший к себе искреннее уважение. Я счастлив, что несколько раз в жизни видел его. В 58 лет он выглядел совсем даже не старым, и в голову бы никому не пришло, что жить ему оставалось всего полтора года. Хотя основное внимание я уделял, естественно, А. Ваулину, но с интересом познакомился и с двумя другими российскими юношами – Г. Кайдановым из Калининграда и В. Маланюком из Архангельска – и следил за их игрой тоже. Надо сказать, что россияне составляли дружную компанию. Тренеры – М. Соловьёв, В. Козлов и А. Малевинский – баловались по ночам картишками, а юные участники, придерживаясь строгого спортивного режима, занимались по вечерам своего рода спортивной подготовкой – катались с ледяной горки. Мне было больше по душе кататься с ними, чем играть в карты. Так я познакомился с ребятами поближе. Жизнь сложилась таким образом, что все они стали гроссмейстерами, причем нормальными советскими, когда это звание еще весило очень много.
Были они очень разными людьми и все по-своему интересными, но рассказывать я буду только об одном из них – уроженце Архангельска Владимире Маланюке. Я ведь не зря о шахматных традициях именно этого города вспомнил. Первое моё впечатление о нём было такое, что если бы мне кто-нибудь сказал, что через полвека буду писать статью о нём, то я бы вряд ли в это поверил. Он был какой-то очень обычный. Высокий, сильный, рано повзрослевший, и вместе с тем какой-то негибкий, прямолинейный, самоуверенный. Видно было, что в юношеских компаниях он привык быть не то чтобы заводилой, но кем-то типа командира. Со взрослыми держался выдержанно, но на сверстников смотрел свысока. Стиль игры был очень правильный, чувствовалось, что получил прекрасную подготовку и обладает шахматной культурой, знает неплохо классику и изучал эндшпиль. Как я в дальнейшем узнал, кроме основного тренера, уже вам известного Яна Карбасникова, на него оказали влияние занятия на школе «Труда» в Ленинграде. Вёл их тогда сам В. Корчной. Благодарность этому человеку Владимир сохранит на всю жизнь. В идеале В. Маланюк стремился очень последовательно зажать своего соперника и постепенно добить. В его игре был заметен всего один недостаток, но весьма существенный – недооценка контригры соперника и невнимание к его тактическим угрозам. Когда архангелогородец сидел за доской, то его лицо, и так-то не слишком перегруженное эмоциями, иногда казалось застывшей маской полного хладнокровия. Что творилось при этом в душе, никто не знал. В общем, яркой личностью он мне не показался. Это заключение, однако, оказалось поверхностным. Не понял я тогда одного и, наверное, самого главного качества В. Маланюка, качества, которое отличает людей, способных на серьёзные достижения. Он был и остался на всю жизнь независимым человеком.
В последующие годы о Владимире я почти не слышал. Между тем сразу после школы он поступил в ГЦОЛИФК, следуя примеру многих других молодых шахматистов. Шахматной специализацией тогда руководил Г. Гольдберг, а после его смерти Я. Эстрин. Работавший там в те годы Б. Злотник так вспоминает о студенте В. Маланюке: «Чувствовался его огромный потенциал. И в блиц, и вслепую он был очень силён. Были некоторые проблемы со здоровьем, вроде бы с желудком, но внешне это был очень крепкий парень. Он играл, и довольно успешно, в нашей футбольной команде, которой удалось победить в первенстве факультета спортивных игр ГЦОЛИФКа».
В ГЦОЛИФКе была военная кафедра, и поэтому некоторые студенты по окончании учёбы попадали в ряды Вооружённых сил на два года как офицеры. Наш герой попал во флот. Кажется очень символичным, что, выросши на море, он служить на море и попал. Правда, это было не холодное море в Архангельске, а тёплое в Севастополе. Никогда не приходилось мне видеть его в чёрной флотской форме, но чувствую, что она ему шла так, как мало кому. Уверен, что если бы не шахматы, то Владимир бы сделал хорошую офицерскую карьеру вплоть до адмирала. У него был менталитет настоящего офицера. Что я имею в виду? Работая много лет с японцами, я постоянно сталкивался с особенностью их менталитета, заключающейся в том, что на любой вопрос существует три ответа: да, нет, может быть. Попытка сузить выбор ответа до привычного нам «да-нет», да ещё в ультимативном тоне, кажется им исключительно бестактной. За те 18 лет, что я с японцами работал, наличие варианта «может быть» стало уже настолько привычным, что без него, кажется, невозможно обойтись. В. Маланюк имел другой менталитет. Такой, какой должны иметь офицеры. Всё должно быть чётко, ясно и определённо. Никаких «может быть».
Наверное, в армии и на войне так и надо. Быть прямым как струна и никаких полутонов. На гражданке, однако, это может приносить трудности. Жёсткость и прямолинейность не способствуют хорошим отношениям с женщинами, и, быть может, поэтому такой видный и умный мужчина не создал хорошую семью. Впрочем, это всего лишь моё предположение. Но что я могу сказать с полной определённостью, это то, что в памяти его друзей Владимир остался как честный и храбрый человек – полная противоположность многочисленным трусам и приспособленцам. Я был восхищён его ответом, когда его пытались заставить написать плохой отзыв об «изменнике» В. Корчном. Он ответил коротко и просто: «Это невозможно». За это он стал невыездным. Но предать человека, который дал ему много в шахматном плане и который был ему симпатичен, для него было невозможно органически. Как это контрастирует с любителями усидеть на двух стульях, повторяющих «не всё так однозначно». Несмотря на отдельные неприятности, служба у Владимира шла хорошо. Хотя в различных источниках указываются различные факты, но сам В. Маланюк пишет, что в конечном счёте стал старшим офицером, что означает звания капитанов 1-3 ранга, то есть, от майора до полковника.
Хорошо шли дела и в шахматах. Высшая лига 1983 года собрала необычно сильный состав. Удалось привлечь почти всех сильнейших советских шахматистов. Шутка сказать – это был юбилейный пятидесятый чемпионат СССР. Наш герой был дебютантом этого сильнейшего в мире соревнования. Он не робел и не боялся, а верил в себя. И даже когда проиграл две партии на старте, не сильно расстроился. В оставшихся тринадцати турах он тоже проиграл две партии, зато выиграл четыре. Пятьдесят процентов – это был прекрасный результат. Дележ 6-9 мест, позади остались такие матадоры, как А. Белявский, Е. Геллер, А. Юсупов, а с Т. Петросяном он встал вровень. Хорошим было и качество игры. Победная партия с Л. Полугаевским, игранная на самом финише турнира, произвела фурор в шахматном мире и показала, что ленинградская система в голландской защите возродилась к новой жизни. В двух других партиях, где встретилась голландская защита, В. Маланюк набрал полтора очка. Этот дебют был коронным у Владимира, он даже написал о нём книгу. Надо сказать, что вклад в дебютную теорию наш герой сделал огромный. Он был таким большим специалистом по архангельскому варианту испанки, что я уже встречал высказывание, будто название вариант получил в связи с тем, что В. Маланюк родом из Архангельска. На самом деле и вариант, и название появились довольно давно, но Владимир внёс в него новые идеи. А в шотландской партии вообще есть вариант Маланюка. Это говорит о том, что этот человек был тружеником, большим работягой – ведь в годы, когда он занимался своими ценными для теории анализами, не было компьютеров и шахматных баз, и чтобы углубиться в дебри какого-либо варианта, надо было тратить не часы, а месяцы и годы. Но он делал это! Благо перед глазами был пример великого труженика В. Голенищева.
После блестящего результата в юбилейном чемпионате наш герой вошел в элиту советских шахмат. В его родном институте шахматная специализация тем временем была преобразована в кафедру шахмат. Возглавивший её Б. Злотник вспоминает, что когда приглашённый прочитать лекцию В. Маланюк увидел, что слушать его пришли не все студенты, иронично заметил: «Я, когда был студентом, тоже, наверное, не пришел бы».
В восьмидесятые годы Владимир играл часто и довольно успешно. Хотя до 1988 года он оставался невыездным, и это затрудняло ему выполнение гроссмейстерской нормы, тем не менее в 1987 году высшее шахматное звание он всё же получил. В СССР были только два гроссмейстера, выполнившие нормы, не выезжая за границу – В. Маланюк и Н. Рашковский.
Но вот в 1988 году ограничение было снято – команда ЦСКА отправлялась в Голландию для выступления в Кубке европейских чемпионов, и коллективу нужны были «забойщики». С армейцами поехал и «наблюдатель» из другой организации. Его главной задачей было предотвращение нежелательных контактов. Легко представить шок, испытанный этим товарищем, когда на заключительном банкете он обнаружил советского гроссмейстера сидящим за одним столом с В. Корчным. Результатом был вызов В. Маланюка к командующему Черноморским флотом и арест на гауптвахту на десять (а потом ещё плюс пять) суток. Других последствий, правда, не было.
Перестройка входила в свой зенит, и границы стали открываться для всех, а через некоторое время уже и понятие изменника стало исчезать из обихода, и, исправляя прежние ошибки советской власти, так называемым изменникам стали возвращать советское гражданство. В целом же командование флота было довольно своим старшим офицером – он выигрывал множество турниров, включая чемпионат Вооружённых сил СССР, и трижды стал чемпионом Украины (1980, 1981, 1986). В октябре 1989-го в Свердловске проходил международный турнир, и я ближе познакомился с Владимиром. Сейчас те дни кажутся каким-то дивным сном. Когда я оказывался в компании прекрасных, к настоящему времени уже покинувших наш мир людей, мне было очень хорошо. Они все были друзьями В. Маланюка, но и моими тоже. Это были А. Мачульский, Н. Рашковский, Б. Фрадкин, В. Цешковский. Сколько они знали интересных ситуаций, анекдотов, сколько у них было интересных идей и замыслов, какая аура доброжелательности от них исходила! Довелось мне и партию тогда сыграть с Владимиром. Неожиданно она закончилась моей победой – видимо, у гроссмейстера был чёрный день, он и в целом выступил в турнире неудачно. На его отношении ко мне этот восемнадцатиходовый проигрыш никак не отразился. Он был не мелочным человеком. Имел широкую натуру. Любил красивые жесты. Помню, в 1995 году взяли в Шереметьево такси, возвращаясь с турнира во Франции. Было нас четверо: В. Маланюк, Н. Рашковский, М. Улыбин и я. Как только сели в машину, гроссмейстер достал бутылку коньяка и пустил по кругу. Такого весёлого возвращения не было ни до, ни после.
Наш герой в девяностые годы много играл и имел немало успешных выступлений. Трижды участвовал во Всемирных шахматных Олимпиадах и завоевал на них однажды серебряную и однажды бронзовую медаль. Я на Олимпиадах тоже присутствовал, и мы немного общались. Наконец, в 1997 году В. Маланюк добрался и до Екатеринбурга, где в турнире на Кубок России взял у меня убедительный реванш за былое поражение. На своей шкуре я почувствовал, как может играть классный гроссмейстер, когда он в форме.
Последний раз мне довелось видеть Владимира в октябре 2000 года в ЦШК. Зашёл он туда вместе с шумной дружеской компанией. Был необычно весел. Кто бы мог подумать, что к нему подбирается коварная болезнь, и меньше чем через два года только дорогая операция спасёт ему жизнь. Сто тысяч долларов на операцию даст ему Толя Мачульский. Правильно когда-то говорили – не имей сто рублей, а имей сто друзей. После операции В. Маланюк быстро восстановился и часто играл в турнирах. И даже стал серебряным призером чемпионата Европы по рапиду 2005 года. Жил он в те годы в Киеве и в Тернополе. М. Улыбин, игравший с нашим героем в нескольких турнирах в эти годы, вспоминает, что он стал мягче и добрее, чем раньше. Стал ближе к японскому принципу «да, нет, может быть». Приближаясь к шестидесятилетию, держал неплохую шахматную форму и рейтинг в районе 2500. Но до юбилея немного не дожил.
И родился, и умер он в июле (21 июля 1957, Архангельск – 2 июля 2017, Тернополь). Мне прислал сообщение его близкий друг О. Товчига. Вот оно: «О жене и детях не знаю ничего. Был брат – Александр. С ним я был знаком. Он умер раньше Владимира. У брата были две дочки. Они были на похоронах. Последние годы он жил в Тернополе. Там же и умер. Его привезли в Киев. Отпевали на Байковом кладбище. Я был на похоронах. Затем его кремировали и прах отправили в Архангельск к матери. Поминки были в Доме кино. Стол был большой. Я всё это рассказывал А. Халифману. Они были большие друзья по жизни».
Все, кто дружил с этим человеком с юности и до старости, звали его просто Маланя. Сам о себе он написал так: «Я очень благодарен своей судьбе, и вряд ли кто-нибудь в шахматном мире скажет обо мне плохо».
Вот вроде бы и всё… но еще не всё.
Немало я встречался с Владимиром Павловичем Маланюком, но встречи эти были обычно в каких-то компаниях, и только один раз мы с ним долго общались вдвоём, прогуливаясь по Пуле и занимаясь шопингом. Но эту прогулку я запомнил надолго. Посетив с десяток магазинов и накупив много мотков шерсти, я почувствовал, что двух рук мне не хватает, чтобы всё унести. У Владимира была занята только одна рука, и я попросил его помочь. Он взял какой-то мой пакет и после небольшого раздумья сказал: «А давай-ка мы решим проблему кардинально». С этими словами он зашёл в очередной магазин и купил здоровую спортивную сумку. «Ты знаешь, я давно хотел такую купить, но всё руки не доходили. А сейчас вот помогу тебе, чтобы ты в ней донёс до гостиницы покупки».
От неожиданности я даже не поблагодарил как следует. Пусть эта статья будет моей благодарностью ему.
Телефон: 8 (495) 691–03–34
E–Mail: 64magazine@gmail.com